ощущая себя довольно дискомфортно. — Эллё, если не ошибаюсь, из импрессионистов? Это ее пунктик. Знали бы вы, сколько времени я потерял в юности на их выставках.
— Валерий, применительно к искусству словосочетание «потеря времени» употреблять недопустимо.
— Еще как допустимо. — Я зашел в комнату и натянул на себя джинсы, а после футболку. — Лично мне визиты в музей Орсе всегда очень хотелось променять на одну-две вечерних прогулки по Булонскому лесу. Ну да, место сомнительное, но тамошние обитательницы смотрели на мой возраст куда более снисходительно, чем охранники веселых заведений на площади Пигаль.
— Неплохое знание предмета, — рассмеялся Шлюндт и потрепал меня по плечу. — Что же до твоего первого вопроса… Вечер у меня весь расписан, а днем ты работаешь. Остается утро, потому я здесь.
— Чайку? — предложил я. — Или кофе? Но сразу скажу — у меня растворимый. Я просто помню, насколько в данной области у вас взыскателен вкус.
— Я гость в этом доме. — Изобразил полупоклон антиквар. — Чем хозяин угостит, то с благодарностью и приму. Но прежде мне бы взглянуть на монеты. Пока чайник вскипит, пока ты сходишь в душ… Это все время, которого вечно не хватает.
В душ? И оставить его наедине с имуществом? Ну, не знаю, не знаю… Хотя не тот это человек. Не станет он монеты поценнее по карманам распихивать, ему легче меня после в момент сделки надуть.
— Конечно. — Я выдвинул один из ящиков шкафа и вытащил оттуда полотняный мешочек, в который ссыпал свою недавнюю добычу. Ну, нет у меня сейфа. Да и не собираюсь я его покупать, баловство это все. — Пойдемте на кухню.
Вроде бы и не было меня минут семь-десять, а шустрый Шлюндт успел за этот короткий отрезок времени все монеты перебрать, разложить их по кучкам и теперь с видимым удовольствием глазел на результаты своего труда.
— Очень, очень недурственный улов. — Он с нежностью погладил одну из кучек. — Не знаю, что еще было в том сундучке, но твое решение одобряю. Ты забрал то, что можно выгодно и без особых проблем реализовать. За украшениями частенько тянутся следы, тебе ли этого не знать. И криминальные, и из прошлого — разные. А монеты — это только монеты, равно как и золото — всего лишь золото. Вещь в себе.
— Все так. — Я подвинул пару брякнувших кучек и поставил на стол две чашки, а следом за ними последовали тарелки с выпечкой, что осталась от ночных посиделок. — Все верно. Еще раз извиняюсь за качество кофе, чем богат. Вам сколько ложечек?
— Три, — отозвался Шлюндт, взял один пирожок, понюхал его и с интересом глянул на меня. — Свежий, словно только что из печи. С малиной?
А вот тут я лоханулся. Антиквар, похоже, понял, откуда тут у меня эдакая вкуснота взялась. С другой стороны, мало ли кто меня выпечкой балует? Может, я с какой-то женщиной из категории «хозяюшка» время от времени сожительствую.
— Возможно. — Я отгрузил нужное количество кофе в его чашку, а после залил его кипятком. — Не знаю. Разные в них начинки, так просто не угадаешь.
Карл Августович усмехнулся и положил пирожок обратно на тарелку.
— Я бы взял все, — сообщил он мне после того, как ополовинил чашку пахучего напитка. — Монеты в пристойном качестве, покупатели найдутся. Может, не на каждую из них, но найдутся. Что до цены — она будет справедливой, я с тобой дела веду прозрачно. Если есть сомнения, можешь походить по онлайн-аукционам, посмотреть динамику лотов с аналогичными экземплярами. Еще, если хочешь, я могу взять монеты, скажем так, на комиссию, но это муторный процесс, мне придется вести дополнительные записи…
— Если честно, вообще не собирался это добро продавать, — прожевав кусок ватрушки, ответил ему я. — Как-то об этом не думал. Лежат и лежат. Нет, у нас был разговор о жетоне, но…
— А что проку в подобных вещах, если они просто лежат? — изумился Шлюндт. — Валера, если все будут думать так, как ты, коллекционирование умрет. Отпусти этих золотых птичек на волю, не держи их в клетке.
— Пусть летят, — согласился я, понимая, что старичок все равно теперь от меня не отстанет. Он будет нудить каждый день, пока не добьется своего. А мне, по сути, все едино — что монеты, что купюры. — Только парочку себе на память оставлю, ладно? Вот эту и… Вот эту.
— Эту не надо. — Антиквар вынул у меня из пальцев один из рублевиков. — Это не самый редкий, но все же нечастый год. На тебе другую монетку, она и номиналом побольше — целый червонец. И новенькая совсем, смотри, как блестит! А теперь посчитаем.
Кофе был отодвинут в сторону, Карл Августович положил перед собой смартфон, в котором был открыт калькулятор, и углубился в расчеты, то и дело перекладывая денежки из стороны в сторону.
— Вот как-то так, — сообщил он мне минут через десять, развернув телефон таким образом, чтобы я увидел цифру в графе «Итог». — Как тебе? Это в рублях.
— Впечатляет, — признался я, — и даже очень. Не сразу такая цифра в голове укладывается.
— Неплохой улов, Хранитель кладов. — Похлопал меня по плечу Шлюндт, вставая. — Очень неплохой. И ведь это только начало.
Он открыл наплечную сумку, с которой пришел и которую не оставил в прихожей, а после начал выкладывать на стол пачки денег в банковской упаковке, причем речь я сейчас веду не о рублях.
— Мне подумалось, что так будет лучше, — словно прочтя мои мысли, произнес он. — Компактнее. И потом — деньги и есть деньги. Можешь не пересчитывать, здесь столько, сколько нужно. Даже чуть больше, это, скажем так, маленькая премия за твою готовность к деловому диалогу.
— И вот куда мне столько? — Я взял одну из пачек, вынул из середины евровую «двухсотку» и пропустил ее между пальцами, ощутив привычную шершавость. Рефлексы есть рефлексы, не начать бы только на автомате в трубочку ее скатывать. Шутка.
— Живи, — посоветовал Шлюндт. — Просто живи. Не обижайся, но сейчас ты все же существуешь. Из разговора с Мариной Леонидовной я понял, что после некоего инцидента ты выбрал для себя путь схимника. Это достойно уважения, но… Жизнь проходит мимо, а с ней тебя покидают лучшие годы. Вернись в большой мир, Валера. Он ждет тебя. А эти бумажки помогут вспомнить о простых радостях бытия.
— Вы просто змей-искуситель, Карл Августович, — усмехнулся я. — По-другому не скажешь.
Антиквар вдруг застыл на месте, после забавно качнулся влево-вправо и издал горлом звук, более всего похожий на шипение. Следом за этим он расхохотался.
— Похож? — уточнил он у меня. — По лицу вижу,
