Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
— Мне надо подумать, — сказала Анастасия.
— О чем?
— Не знаю. Обо всем. Я поеду домой.
— Сейчас? У тебя машины нет. Я могу тебя отвезти, конечно, но — смысл? Объясни.
— Вызову такси. Или позвоню отцу, у него в Придонске резервная машина всегда наготове, шофер исполнительный, вежливый. Не удерживай меня, пожалуйста.
В очередной раз всплыли в памяти Анатолия строки замечательных и действенных американских лекций. Например: «Если ты видишь, что человек хочет настоять на своем и сам при этом не понимает причин своего упорства — в силу особенностей характера или из-за элементарного желания одержать верх, позволь ему сделать это, но покажи, что его победа раздавила тебя. Дальнейшее зависит от степени милосердия партнера. Если оно недостаточно, прибегни к другим способам».
Степень милосердия Анастасии Анатолий считал высокой.
И, не прибегая к другим способам, печально сказал:
— Хорошо. Если хочешь, мы совсем не будем видеться.
— Это невозможно, — сказала Анастасия. — Завтра, то есть вчера, мы опять будем вместе. Даже если я буду все время уходить, я буду возвращаться.
— Ты хочешь все время уходить? Это твое право. Я никогда не покушался на свободу другого человека.
Анастасия села на край постели. Ей было жаль огорченного Анатолия. И она как-то сразу устала. Представила дорогу до Рупьевска — ночью, в темноте. Свет фар выхватывает только то, что близко, все остальное невидимо и почему-то кажется опасным. Никогда не любила ездить ночью. И Анастасия прилегла, уткнувшись лицом в подушку. Рука Анатолия погладила ее волосы. А потом он сильно придвинул ее к себе, крепко обнял.
«По крайней мере, такого не было, — подумала Анастасия, почувствовав неожиданный прилив возбуждения. — Может, не все еще потеряно?»
Анатолий же, достигнув желаемого, думал: все-таки не зря он учился за границей, пригодилась тамошняя наука!
Игорь Анатольевич Столпцов одиноко сидел в своем кабинете и смотрел на график добычи, который для наглядности был повешен на стене. Кривая укоротилась, и с этим ничего нельзя сделать.
Впервые Столпцов чувствовал себя беспомощным. Он всегда славился умением организовать дело, работу, производство. Расставить людей. Дать четкие задания. Направить процесс. Перегруппировать мощности. Инициировать инициативу снизу. Проявить строгость, когда понадобится. Теперь все эти умения превратились в труху, в ничто. Он может с бешеной энергией взяться за организацию, перегруппировку, проявить строгость и добиться увеличения сегодняшней выработки и вдвое, и втрое. А понадобится, и впятеро. Но завтра все вернется к тому, что было, а график укоротится еще на один отрезок.
Из окна он видел, что люди и механизмы передвигаются по двору предприятия медленно, как во сне. И с ужасом чувствовал, что равнодушен к этому. Всю жизнь он работал на прибыль — общую и свою.
Но видел смысл не только в прибыли, айв работе: он очень любил работать.
Нельзя расхолаживаться, уговаривал себя Игорь Анатольевич. Это не может продолжаться бесконечно. Завтра или послезавтра все повернется. Люди могут отвыкнуть за это время от ритмичного труда. Ты обязан не допустить этого. Встань, иди к ним, призови, успокой, заставь, в конце концов.
Но, думая так, он оставался на месте.
Его жена Лариса, Лариса Юльевна, тоже была неподвижна. С утра она лежала с больной головой (в прошлую среду голова тоже болела) и думала о режиссере Борисе Клокотаеве. Неужели он опять появится? Да, появится, если время продолжит идти вспять. Ну и что? Вполне в ее силах не допустить того, что случилось. Это было пошло, унизительно, ей до сих пор стыдно. Лариса, как и многие, уже догадалась, что, попав в прошлое, можно избежать нежелательных поступков, за исключением тех, которые ты совершал ровно в полночь. А она в полночь никогда с Клокотаевым не встречалась. Откуда же это волнение?
И тут Лариса вынуждена была признаться себе, что этот мелкий, пошлый, погано любвеобильный Клокотаев был чуть ли не самым светлым воспоминанием в ее жизни. Как это может быть? Связи с ним стыдилась. Вспоминала с гадливостью и презрением. Или это было возможно лишь потому, что гарантировалось неповторение позора? Но вот появился призрак возвращения в это положение — и вдруг потянуло туда. Да что же я за тварь такая? — нарочно подумала о себе Лариса таким словом, какое к себе никогда не применяла. Она вообще ненавидела бранные слова.
Нет, наваждение. Ничего не будет. Клокотаев вернется, и ему тут же выставят моральные счета все женщины, которых он обидел. А Лиза предъявит кое-что посерьезнее — ребенка, от Клокотаева родившегося.
Минутку. Ребенка-то не будет! И даже беременности Лизы не будет, то есть она будет, но пойдет на спад. И, пожалуй, опять начнется необъяснимое увлечение женщин Клокотаевым!
Лариса неожиданно почувствовала, что заранее ревнует.
Нет, глупости. Не будет этого. Она давно уже не играет в народном театре и не собирается возвращаться. И даже если в силу переносов во вчера окажется там физически, тут же уйдет.
Лариса облегченно вздохнула, улыбнулась. Даже голова прошла. Она заплакала, но не испугалась этого — так бывает, когда утихает боль.
Сергей Петрович Перевощиков был в Москве, сидел в приемной думского деятеля Арестофанова, человека своеобразного, известного больше не своими делами, а частыми выступлениями по телевизору. Его постоянно приглашали на ток-шоу — у него всегда была четкая позиция, а редакторы и ведущие это очень любят: удобно заранее знать, кто что скажет, это облегчает планирование дискуссии. Позиция Арестофанова, вполне принципиальная, заключалась в следующем: «Человек слаб и любит выгоду. Даром никто ничего не делает. Все мы одним миром мазаны». Это был своеобразный альтруизм: какие бы негодяи и негодяйства ни обсуждались. Арестофанов всегда выступал в их защиту, выставляя один и тот же аргумент: «Ничто человеческое никому не чуждо», — под «человеческим» понимая в том числе способность в определенных условиях украсть, убить и изнасиловать. Все любили его за эту доброту, да и власть жаловала: он поддерживал устоявшуюся атмосферу всеобщего уютного бесстыдства, в которой никого никто не имеет права судить, ибо — см. выше — «все одним миром» и так далее. Любой, кого хватали за блудливую руку, с укоризной говорил схватившим:
«А вот умница Арестофанов учит: все мы люди, нас понять надо, а не ловить на слабостях!» И схватившим становилось неловко: вспоминали о собственных изъянах.
С этим уважаемым деятелем, который по роду службы курировал богатые сырьем регионы, в том числе и Рупьевск. Перевощиков утром прошедшей среды, наступившей вновь, должен был обсудить кое-какие вопросы, которые он накануне уже обсудил и услышал обнадеживающие слова. По сути, второй раз возвращаться к обговоренным темам было бессмысленно, но не явиться на прием — нехорошо, неудобно.
В назначенное время его впустили к Арестофанову.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
