– Тут я вообще не вижу, что чем-то обделена, – замечаю я. – Мы живем в стране, в которой дождь идет почти каждый день, и кофе сюда, слава богам, доставляют без перебоев.
Но Хэйни уже не остановить.
– А еще есть моменты, когда спешишь на встречу с подругой, с которой давно не виделась, и предвкушаешь, как вы сейчас будете говорить целый вечер, смеяться, бегать на кухню за снеками, а потом уснете рядом, когда уже не останется сил сказать хоть слово. Или когда наступает время перед Рождеством, все улыбаются друг другу, в доме пахнет горячим шоколадом и имбирным печеньем и кажется, что вот-вот случится какое-нибудь чудо. Твой парень может купить тебе машину, но он не принесет тебе огромный букет тюльпанов в каплях росы, не поцелует тебя страстно посреди улицы, не будет расчесывать твои волосы, когда ты болеешь…
– По-моему, голландские парни, дискорды они или нет, в целом далеки от романтики. Вспомни отца… – И я тут же перебиваю сама себя: – Нет, это плохой пример. В общем, насчет страстей – думаю, это в тебе итальянская кровь говорит, по маминой линии. А свои волосы я прекрасно расчешу сама. Не понимаю, что в этом особенного.
– Потому что ты упускаешь главное. То, что у тебя есть, не радует тебя по-настоящему – так, чтобы дух захватывало. Ни встречи, ни подарки, ни путешествия. Ты можешь иметь все, что захочешь, можешь заниматься чем угодно, жить где угодно, но ничего из этого не наполнит тебя счастьем, не подарит крылья за спиной. Жизнь – это же не только то, что мы делаем или имеем. Это то, что мы чувствуем.
Я честно стараюсь понять, но слова Хэйни не находят во мне отклика, не проникают внутрь. Наверное, так чувствуют себя слепые от рождения люди, когда им описывают весенний луг или рождественскую елку. Образы «зеленой травы» или «разноцветных огоньков» им ни о чем не говорят – мозг просто не может соотнести их ни с чем знакомым.
А Хэйни между тем продолжает фантазировать:
– Вдруг все-таки случится чудо? Вдруг ты встретишь того, кто полюбит тебя и поселит в твоем сердце свет? Вдруг…
– Замолчи! – вдруг рявкаю я неожиданно для самой себя.
Хэйни вздрагивает и проливает кофе на джинсы. И я чувствую что-то похожее на укол совести. Мы с Хэйни смотрим друг на друга – у нее огромные грустные глаза, в которых застыла детская обида. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять – я не злюсь. Я испугалась. У меня со вчерашнего дня такое чувство, будто моя собственная жизнь ускользает от меня, и я ничего не могу с этим поделать.
– Извини, – бросаю я. – Плохо спала в последнее время, и это приключение с больницей меня выбило из ритма. Будешь еще кофе?
Мы сидим еще с полчаса, потом Хэйни убегает – у нее вечером еще работа в университетской лаборатории. Я возвращаюсь к своей магистерской и понимаю, что почти не продвинулась за утро и вообще половину надо удалить. Текст, который я считала почти готовым, кажется мне корявым и ни о чем. Как будто его написала какая-нибудь девочка-подросток, которая только открыла для себя блоги. Между тем до сдачи остается меньше месяца. Учеба всегда давалась мне легко, я не привыкла к тому, что ради нее надо жертвовать сном или развлечениями. Теперь же я заглядываю в электронное расписание и прикидываю, не пропустить ли занятия. После обеда у меня семинар по невербальным сигналам в коммерческой рекламе, очень интересная тема – в нескольких секундах дорогого видеоролика ни один жест не должен быть случайным. Что-нибудь из материала точно пригодится мне для рекламных постов. Но все, чего мне хочется, – это опустить ролеты на всех окнах, завалиться в постель и дня три не выходить из дома. Неужели все-таки последствия удара? Или это тот странный тип на вечеринке так на меня повлиял?
Почему-то я вспоминаю о нем только теперь. Я не запомнила лицо – только общие черты – и не знаю, что меня так оттолкнуло или напугало. Интересно, кто он? Кто-то из старших дискордов? Но мы обычно дружелюбны по отношению к своим, мне незачем было его бояться. Может, просто случайный гость, при виде которого светотень и усталость сыграли со мной злую шутку? Тогда можно, например, попытаться достать список гостей или записи камер с входов, чтобы поточнее его рассмотреть…
Я обдумываю эту идею и даже начинаю набирать сообщение Карелу – у него есть знакомые в службе безопасности A’DAM Tower. Потом понимаю, что он, скорее всего, поднимет меня на смех, бросаю телефон в рюкзак и начинаю собираться. Все-таки платить несколько тысяч евро за год и не ходить на занятия, подкармливая вместо этого свою паранойю, – не слишком умно, мягко говоря.
Чужие свои
Я еще надеюсь, что привычная обстановка университетского кампуса поможет мне прийти в себя, но дальше становится только хуже. По дороге мне трудно сосредоточиться, и я дважды чуть не врезаюсь в столб на своем велосипеде, хотя обычно могу вести его хоть с закрытыми глазами. Первую лекцию я кое-как выдерживаю, со второй приходится уйти – я просто не могу сидеть в одной аудитории с другими людьми, все раздражает, все звуки кажутся слишком громкими, свет экрана проектора – слишком ярким, я задыхаюсь от запахов пота, дезодорантов и жареной картошки, исходящих от людей вокруг. Я решаю прогуляться и подышать воздухом, но едва выхожу на улицу, на меня обрушивается хаос – толпы студентов со всего мира, все куда-то спешат, болтают на разных языках, вокруг носятся велосипеды, сигналят машины, через дорогу работают строители, и от звука отбойного молотка моя голова готова взорваться, как яйцо в микроволновке.
Снова приходит сообщение, я останавливаюсь посреди толпы и смотрю на маленький экран часов, строчки плывут перед глазами:
«Я уже в городе, скоро буду на месте. Если сможешь прийти раньше, то я жду тебя в кафе, как договорились».
Ливень. За последние пару часов я успела о нем забыть, и теперь мне больше всего хочется отказаться от встречи, сказать, что я заболела. Это даже не будет враньем – меня то бьет озноб, то окатывают волны удушливого жара, кружится голова, но это головокружение странно приятное, как от пары бокалов шампанского. Все ощущения будто перепутались – я начинаю видеть запахи и чувствовать цвета, от ярко-синей куртки проходящей мимо студентки веет прохладой, запах горячей смолы и асфальта кажется мне серым на вид… И тут я наконец понимаю, что происходит.
Пластырь, который мне наложили в больнице. Мне сказали не снимать его пару дней, чтобы рана как следует затянулась, и он все еще на мне – в самолете я не сняла его, потому что лень было вставать и идти в уборную, а потом о нем забыла. Наверное, в нем какое-то сильнодействующее лекарство вроде антибиотика, и это его побочное действие. Ведь есть же никотиновые пластыри, противозачаточные, многие вещества легко проникают даже сквозь неповрежденную кожу. Все сходится – и сонливость с потерей аппетита, и раздражительность, и неадекватные реакции. Как же я раньше не догадалась!..
Я возвращаюсь в университет и там в кабинке туалета снимаю куртку и отклеиваю пластырь с локтя. Он выглядит как самый обычный, разве что немного потрепанный, рана под ним исчезла, как и все мои остальные ссадины. Я выбрасываю его, делаю несколько глотков холодной воды из-под крана и сразу же чувствую себя гораздо лучше. Лихорадка прекратилась, я снова ясно соображаю. Надо же, как, оказывается, маленькая доза какого-нибудь вещества влияет на весь организм.
