старуха. — Впрочем, она мало о чем мне говорила, — размышляла старуха, глядя в сад, который начинал погружаться в сумерки и в котором она не была уже пять лет. — Мало о чем. Она так мало говорит, что я иногда удивляюсь, как она ухитрилась обручиться с Баярдом. Возможно, это ей удалось просто потому, что она существует, занимает какое-то место в пространстве, и то письмо она тоже так получила». Это произошло однажды незадолго до возвращения Баярда. Нарцисса приехала, провела у нее два часа и перед самым отъездом показала ей это письмо. Письмо было анонимное и непристойное, почти безумное, и она попыталась убедить Нарциссу отдать письмо деду Баярда, чтобы он постарался найти этого человека и наказать его, но Нарцисса не захотела.
«Я его просто сожгу и забуду о нем», — сказала Нарцисса.
«Ну что ж, дело ваше, — ответила тогда мисс Дженни, — но только таких вещей допускать нельзя. Порядочная женщина не должна находиться во власти подобного типа, хотя бы даже и через письма. Любой порядочный человек это поймет и примет меры. И потом, если вы ничего не предпримете, он напишет вам снова».
«Тогда я покажу это полковнику Сарторису, — сказала Нарцисса. Она была сиротой, и ее брат тоже находился во Франции. — Я просто не могу позволить кому-либо из мужчин узнать, что кто-то обо мне такое думает. Неужели вы не понимаете?»
«По-моему, лучше рассказать всему свету, что кто-то однажды обо мне такое подумал и получил за это по заслугам, чем позволить ему безнаказанно думать обо мне такое. Но это ваше дело».
«Я его просто сожгу и забуду о нем», — отвечала Нарцисса.
Потом вернулся Баярд, и вскоре они с Нарциссой поженились, и Нарцисса переехала к ним в дом. Потом она забеременела, но еще до рождения ребенка Баярд погиб в аэроплане, и его дед, старый Баярд, тоже умер, а потом родился ребенок, и лишь два года спустя мисс Дженни спросила Нарциссу, не получала ли она больше писем, и та ответила, что нет, не получала.
И вот они мирно жили своей женской жизнью в доме, где не было мужчин. Время от времени она уговаривала Нарциссу снова выйти замуж. Но та спокойно отказывалась, и так они прожили несколько лет — две женщины и мальчик, которого мисс Дженни упорно называла именем его погибшего дяди. Потом однажды вечером — это было неделю назад — Нарцисса сказала, что ждет кого-то к ужину; когда она узнала, что этот гость мужчина, она некоторое время неподвижно. сидела в кресле. «Ага, — спокойно думала она. — Вот оно. Ну что ж. Ведь так и должно было быть, она ведь молода. Живет здесь одна с прикованной к постели старухой. Что ж. Ведь я бы не хотела, чтоб она поступила так, как я. Я ведь этого от нее не ожидала. В конце концов, она же не из Сарторисов. Не родня она им, всем этим безрассудным гордым призракам». Гость приехал. Она встретилась с ним только тогда, когда ее кресло подкатили к накрытому для ужина столу. Тут она увидела лысого, еще не старого человека с умным лицом и со значком Фи Бета Каппа[13] на цепочке от часов. Что это за значок, она не разобрала, но тотчас поняла, что он еврей, и когда он с ней заговорил, ее возмущение перешло в гнев, и она яростно отпрянула, словно нападающая змея; это движение было таким резким, что кресло откатилось от стола.
— Нарцисса, — проговорила она, — что делает здесь этот янки?
И вот они сидели вокруг освещенного свечами стола — трое застывших в оцепенении людей. Потом мужчина заговорил.
— Сударыня, — сказал он, — если бы вы, женщины, сражались против нас, то на свете не осталось бы ни одного янки.
— Я это и без вас знаю, молодой человек, — ответила она. — Можете благодарить свою звезду, что ваш дед воевал с одними только мужчинами.
После этого она позвала Айсома и, не притронувшись к ужину, велела увезти ее от стола. И даже в своей спальне она не позволила зажечь свет и отказалась от подноса, который Нарцисса послала ей наверх. Она сидела в темноте у окна, пока незнакомец не уехал.
Потом, три дня спустя, Нарцисса предприняла свою внезапную и таинственную поездку в Мемфис и ночевала там две ночи — а ведь с тех пор, как у нее родился сын, она никогда даже на одну ночь его не оставляла. Она уехала без всяких объяснений и вернулась тоже без всяких объяснений, и теперь старуха увидела, что они с мальчиком идут по саду и что одежда на них мокрая, как будто они искупались в ручье.
Она узнала обо всем от мальчика. Он вошел в комнату уже переодетый, волосы у него еще не просохли, но были аккуратно причесаны. Когда он вошел и приблизился к ее креслу, она не произнесла ни слова.
— Мы были в ручье, — сказал он. — Мы не плавали. Просто сидели в воде. Она хотела, чтоб я показал ей место, где плавают. Но мы не плавали. Она, наверно, не умеет. Мы просто сидели в воде одетые. Весь вечер. Она так хотела.
— Ах, вот оно что, — отозвалась старуха. — Хорошо. Это, наверно, очень весело. Скоро она сойдет вниз?
— Да, мэм. Как только переоденется.
— Хорошо. Ты еще можешь погулять до ужина.
— Я бы лучше посидел с вами, если хотите.
— Нет. Ступай в сад. Я подожду, пока придет Сэди.
— Ладно. — Он вышел из комнаты.
Закат догорал, и окно медленно таяло во мгле. Серебряная, точно какой-то неподвижный предмет на комоде, голова старухи тоже таяла во мгле. Редкие цветные стекла, обрамлявшие окно, грезили, постепенно тускнея. Все еще сидя в кресле, она вскоре услышала, как жена ее племянника спускается вниз по лестнице. Она сидела очень тихо и смотрела на дверь до тех пор, пока молодая женщина не вошла в комнату. Крупная, в белом платье, лет за тридцать, она казалась скульптурой выше человеческого роста.
— Зажечь вам свет? — спросила она.
— Нет, — отвечала старуха, — пока не надо.
Она сидела в своем кресле — неподвижно, прямо — и смотрела, как молодая женщина идет по комнате в величаво ниспадающем белом платье — словно кариатида, сошедшая с фасада античного храма.
— Это все из-за тех… — начала она, садясь.
— Подожди, — перебила ее старуха. — Подожди, пока ты еще не начала. Жасмин. Слышишь, как он пахнет?
— Да. Это все из-за…
— Подожди. Этот запах всегда появляется примерно в один и тот же час. Он появился в этот же час в июне пятьдесят семь лет назад.
