Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
чувствовал себя мессией, призванным пробудить волю спящего под гнетом народа. Троянским конем, которому суждено проникнуть в сердца людей и пронзать их стрелами идеи освобождения.
Говорить вслух об этом нельзя было даже намеками, что придавало происходящему еще больше таинственности и благородного авантюризма. В общем, как это часто бывает с мужчинами, романтические настроения послушно уступили место вопросам служения цели.
И все же между Джузеппе и Джузеппиной царило то самое, неподвластное никому напряжение, которое, чем больше стараешься скрыть, тем ярче проявляется. Для Темистокле взаимное притяжение между дивой и композитором было очевидно, и оно немало его беспокоило. Более того, он замечал, как лукаво иногда поглядывают на общение маэстро с солисткой другие участники труппы, а это уже грозило неприятностями.
Однако, шесть недель репетиций, если не считать криков и деспотичных приступов входящего в раж Джузеппе, прошли гладко. Австрийская цензура на удивление просто удовлетворила прошение об одобрении постановки. И вот, 9 марта 1842 года, почтенная публика собиралась в зале Ла Скала, чтобы оценить новое творение Джузеппе Верди, оперу «Набукко».
Галерка, ложи, партер – все расселись по своим местам и затихли. Под весьма сдержанные аплодисменты Джузеппе проследовал в оркестровую яму и занял композиторское кресло.
Маэстро оглядел зал. В центральной ложе восседал Бартоломео Мерелли со своей великолепной, но вновь скучающей супругой. Внимательно и вежливо импресарио слушал тихую речь сидевшей рядом графини Маффеи, на голове которой была очередная диковинная шляпа с шикарным пером, а по правую руку грустил с сонливым выражением лица супруг.
Теснившая друг друга плечами толпа галерки, красующаяся друг перед другом публика балконов и партера. В этом пурпурно-золотом мире ничего не менялось.
Верди поднял голову и посмотрел на ложу третьего этажа. Синьор Антонио радостно поприветствовал его оттуда взмахом руки. Вдруг тоска до боли сжала сердце Джузеппе. Ему показалось, он увидел хрупкий, полупрозрачный образ Маргариты, сидящей рядом с Барецци. Джузеппе встряхнул головой, образ растаял, оставив рядом с тестем лишь пустое кресло.
Маэстро Верди дал знак дирижеру начинать.
Несколько тактов тихого вступления духовых, похожих на армейский горн, созывающий воинов где-то вдали, и по рядам прокатился гром оркестрового тутти. Внимание зрителей мгновенно оказалось в плену сферических созвучий, то оглушавших зал, то исчезавших в тишине. Пришел черед маршевых переборов, казалось звуки отскакивали тревожным стаккато от самих стен. Все громче, все объемнее, все красноречивей. Марш поднимался в крещендо и уходил в романтическую мелодию, а та гармонично перерастала в фортиссимо доминантных трезвучий, которые влюбляли и увлекали за собой.
Когда увертюра отзвучала, и занавес наконец открылся, впуская зрителей в мир основного действа, те уже не смогли удержаться от взрыва аплодисментов. Едва заметно улыбнувшись, Верди переглянулся с Темистокле, сидевшим на первом ряду партера. Друзья прекрасно поняли друг друга – это был предвестник победы, но оба они ждали большего, чем жаркие аплодисменты публики.
Действие на сцене развивалось, медленно, но неумолимо погружая слушавших в те мысли и чувства, которых ждал от них автор. И вот настал черед главной партии хора. Джузеппе в неимоверном напряжении следил за лицами зрителей. Песнь рабов о потерянной родине шестью десятками голосов в сопровождении пяти десятков инструментов оркестра неслась над залом плачем угнетенных, измученных людей.
Как будто в подтверждение тому, что крик о помощи был услышан люди на переполненных рядах верхнего круга начали медленно, один за другим вставать, словно услышав гимн родной страны. Аристократическая публика нижних этажей выказывала куда более сдержанное, но не менее искреннее восхищение.
Верди закрыл глаза. Вот оно. Он сделал это! По телу разливалось будоражащее ощущение триумфа. Солера, перестав обращать какое-либо внимание на происходившее на сцене, оглядывал галерку и ухмылялся, словно Чеширский Кот.
Антонио Барецци был первым, кто стоял из зрителей в ложах. И вот, знатные синьоры и их спутницы тоже начали вставать. Волна людей поднялась и в партере. Бартоломео Мерелли с величайшим удовлетворением оглядывал зал. Его глаза случайно встретились с глазами Верди. Импресарио с улыбкой кивнул в знак поздравлений, маэстро с благодарностью принял их ответным кивком.
Аплодисменты, которые заслужило одно из величайших хоровых произведений всех времен, невозможно было унять в течение десяти минут. Джузеппе от радости был готов пуститься в пляс. Ему показалось, что вот только сейчас, впервые в жизни, он испытывал настоящее, яркое, окрыляющее счастье. Даже в самые прекрасные минуты никогда доселе он подобного не чувствовал.
Выступление продолжалось. Джузеппина в наряде вавилонской принцессы виртуозно исполняла сложнейшую, но прекраснейшую арию Абигайль. Ее голос своим неповторимым бархатом обволакивал каждого в зале, влюбляя в себя и заставляя сопереживать каждой ноте. На этот раз Верди даже не думал закрывать глаза. Воодушевленный успехом, он с неподдельным обожанием наблюдал за выступлением вдохновившей его на шедевр дивы.
Композиторское кресло располагалось в углу оркестровой ямы. Джузеппе, как и страстное выражение его лица, были хорошо видны из центральной ложи. Мерелли напряженно и внимательно следил за маэстро. В глазах импресарио не было никаких признаков ревности, скорее он напоминал человека, который поглощен решением сложной задачи. Гроссмейстера, просчитывающего ходы.
Проявившийся в эти минуты любовный треугольник не ускользнул от взглядов еще двух человек в зале: секретаря Саверио и Антонио Барецци. Оба они были явно обеспокоены происходящим.
Опера подходила к финалу. Последняя сцена, занавес, секунда тишины и… шквал оваций! Публика вновь поднялась с мест и аплодировала стоя. «Вива Верди, вива Верди, вива Верди…» скандировала галерка.
Джузеппе в полном блаженстве поднялся на сцену и вышел на поклон с артистами. Сжав ладонь Джузеппины в своей руке он, прежде чем сделать поклон, радостно обменялся с ней беглым взглядом. Все его внимание сейчас принадлежало публике. Он не успел заметить, что за улыбкой в ее глазах читалась нестерпимая боль.
Успех был грандиозный. Публика насилу отпустила артистов и композитора со сцены. Конечно же, такой триумф требовалось отметить с особой помпезностью. Мерелли распорядился достать из подсобок лучшие закуски и вина. Представители высшего общества Милана были готовы буквально расталкивать друг друга ради того, чтобы лично пожать руку гениальному маэстро.
Когда ажиотаж поздравлений поутих, но празднество все еще было в самом разгаре Джузеппе наконец-то заметил, что Джузеппины нигде нет. Он стоял в компании Темистокле и Барецци и оглядывал зал, когда к ним подошел синьор Мерелли в сопровождении Кларины Маффеи, той самой бессменной соседки четы Мерелли по центральной ложе, которую Солера подозревал в связях с лидером партии сопротивления. Держалась она невероятно властно, с тем лишенным всяческого высокомерия достоинством, которое присуще обычно лишь королевским особам.
– Маэстро, позвольте вам представить – графиня Маффеи, – учтиво произнес
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
