присутствии посторонних. Ты, кого здесь вовсю долбят бриты с того самого момента, как я вызвал тебя сюда к себе... Кем ты себя возомнила? Расскажи лучше этим людям, как я нашел тебя на панели возле пассажа в Каире, и только благодаря мне ты смогла тогда надыбать себе свою первую комбинашку. Еще одно слово, блядина, и я раздолбаю твое кувшинное рыло! Хотя ты и этого не заслужила... сучара!..
— Да ну! — сказала она ему...
И потом тише, сосредоточившись на словах, которые она, не сомневаюсь, заготовила пока шла.
— Ты считаешь, конечно же, что малышка Анжела по-прежнему так же тупа... Ты же сам так говоришь! Вот тебе сменщица, десять шлюх, три девочки и прочие отбросы, которых соизволил привести Мсье, мало того, что у каждой гноится щелка, а на теле минимум две-три незаживающие язвы, так еще и каждый месяц приходится вычищать у них из брюха очередного ублюдка, и малышка Анжела будет со всем этим разбираться, оплатит снадобья и аперитивы для всей дружной семьи своей жопой, платила всегда своей жопой и дальше будет платить своей жопой... Нет, мой зайчик, ты меня достал, мне все остопиздело, если ты опять по уши в дерьме, в дерьме и оставайся. Меня это больше не ебет, каждый отныне сам за себя, это был мой вечерний выпуск!
— Ах! Фердинанд. Я сейчас расплющусь! Ты все слышал. Подожди, я принесу тебе ее кишки...
Г-н Арнаш, кюре и мадмуазель Л’Эспинасс стояли неподалеку. Все они были охвачены сильным волнением. Он уже держал в руке нож для торта. Не такое уж и страшное оружие, на самом деле.
Моя мать слышала все эти ужасы. С ужасами такого рода ей еще не приходилось сталкиваться. Каскада удалось удержать. И усадить на свое место. Он раскачивал головой, как метроном. Его жена, к счастью, находилась по другую сторону стола. После случившегося она не спускала с него глаз.
— Спойте нам что-нибудь, дорогой Каскад, — наконец выдавила из себя мадам Арнаш, которая была настолько тупа, что вообще ничего не поняла. — Я провожу вас к пианино.
— Ладно! — сказал он и направился к пианино с таким решительным видом, будто идет кого-то убивать.
Он продолжал пялиться на Анжелу. Она уже немного успокоилась.
Я знаю… ляляля ляляляля что вы хороши...
Ляляля, ляляля
Глаза ваши нежности томной полны, ны... ны...
Одна только вы мне на свете нужны!..
Без вас мне не жить... ти... ти...
Я знаю...[25]
И в этот момент Анжела снова начинает его подначивать. Кюре пытался ее удержать, но она все равно поднялась со своего места.
— Есть еще кое-что, о чем ты почему-то забыл рассказать, убогий ушлепок, ты же был дважды женат... да, дважды... второй раз, подделав документы. Его зовут не Каскад, дамы и господа... вовсе не Каскад Гонтран, и он двоеженец, да, двоеженец, который женился, обзаведясь фальшивыми документами... а его первая жена тоже одна из его штатных шлюшек в Тулоне, да, и вот она носит его настоящую фамилию... Настоящая фамилия у него, как у нее. Скажи же им, этим дамам и господам, что это правда ...
— Знаешь ли ты об этом? Скажи, что ты об этом знаешь! — продолжал он петь.
Собравшиеся уже не знали, что и предпринять. Анжела тем временем вышла из-за стола и подошла поближе, чтобы бросать ему обличения прямо в лицо.
— Могу и еще кое-что сказать...
— Ну так валяй, выкладывай все, пока мы здесь, говори все, что знаешь, ты же совершенно ебнулась. Увидишь, что потом с тобой будет. Ты еще не видела, на что способен этот Жюльен... он тебя раздавит, личинка ты уебищная, говно на палочке. Продолжай, раз уж начала, продолжай...
— Мне не нужно твое разрешение, обойдусь как-нибудь без него. Я всем расскажу, кто в два часа ночи четвертого августа замочил сторожа в Парк де Пренс... И свидетели есть... Леон Кросспуай... малыш Кассбит, они тоже смогут это подтвердить...
— Ладно, — сказал он. — Все же я допою. Слышь, ты блядское отродье, послушай, пока я не начал петь, что я тебе скажу. Ты могла бы отрубить мне башку, эй, ты слушаешь меня, я бы все равно одним только брюхом продолжал петь, настолько мне нравится тебя доставать. Так что слушай.
Я знаю... ляляля ляляляля что вы хороши...
Глаза ваши нежности томной полны...
Одна только вы мне на свете нужны...
Без вас мне не жить...
Я знаю...
— Чувствую, ты хочешь еще один куплет! Я тебе [их] дам все [несколько неразборчивых слов]. Все, чтобы ты от злобы захлебнулась собственным дерьмом. Слушай и учись, как в верхнем регистре не дрожать, будет потом, о чем рассказать. Увидишь сейчас, что Каскад на хую вертел мандавошек вроде тебя.
------------------
------------------
------------------
------------------
— Я знаю все куплеты, слышь, ты, все, я и выебу тебя в жопу, когда захочу.
— Надо же, в жопу он меня выебет, как же, да хуй ты меня выебешь! Хорохорься сколько хочешь, а в жопу все имеют только тебя! Ты слабак, только языком трепать и можешь, а сам еще не вырос из детских штанишек, так и не стал мужиком... Это ты да-валка, а не я, в тебе больше бабьего, уверяю тебя, больше бабьего, чем во мне.
— Как! Как... — воскликнул тут Каскад в недоумении. — Ты о чем?
— Я говорю о том, говорю... ты ведь сам выстрелил себе в ногу, чтобы вернуться назад и доставать меня... Скажи им, что это не так... Ну скажи... Вот какой он! — добавила она, показывая на него как на некий феномен, словно она находилась на сцене.
Каскад елозил по полу своей сгнившей ногой.
— И все же я спою во славу Франции, — сказал он усталым голосом. — А ты, — обратился он к ней, -слышь, ты, ты никогда, запомни, никогда не заставишь меня замолчать. На свете еще не родилась бабешка, которая меня заткнет, такая еще не родилась... можешь мне поверить. Иди, приведи мужика, если хочешь, увидишь, как он заставит меня замолчать. Или, может, среди собравшихся здесь ебанатов найдется тот, кто попробует заставить меня замолчать.
Естественно, в полемику с ним никто вступать не стал. Кюре потихоньку отошел поближе к дверям. Остальные не смели даже пошевелиться. Моя мать и та не решалась сказать ему что-нибудь по-матерински мудрое,
