службе?! Ну вот. Не сходи с места! Голову оторву…
Арнаутов нырнул под лодку и вынырнул рядом с Редько. Подвели вместе руки под борт, рванули… жить захочешь, силы вдвое прибудет — и, оторвав борт от воды, перевернули грузную лодку скамьями кверху. В лодке маслянисто колыхалась вода. Выкачивали шапками и всплывшей у кормы жестянкой. Работали молча и быстро, как на пожаре. От вермута, пепермента и джина в голове ни одного градуса не осталось.
Сначала полез в лодку коренастый художник, — Арнаутов по горло в воде придержал вертлявый борт. За художником, отогнав его к другому краю, осторожно балансируя, перенес в лодку ноги, обутые в тяжелые американские ботинки-утюги, и Арнаутов.
Молча взялись за весла. Гребли молча и быстро. Весла плавно ложились одно в одно, с вывертом разворачивались, уходили назад во всю длину до отказа и рвали воду, словно на морских гонках… По ногам гулко переливалась черная вода. Маяк уже не двоился и излучал с перебоями на далеком выступе серебряный сноп.
Шапок не надевали до самого берега. И с каждым броском, приближавшим к залитому лунным дымом лесистому мыску, в душах разгоралась неукротимая радость: живы!
* * *
В два часа ночи на русском хуторе за прибрежными соснами вскинулись с лаем собаки, но тотчас же, подобострастно повизгивая, смолкли: пришли свои.
Тетушка Варвара Петровна встрепенулась на своей скрипучей койке, зажгла свечу и прислушалась.
— Брандахлысты пришли. Ну, теперь до зари карнавал пойдет… Не могли, идолы, в местечке допиться… По всем заливам нелегкая носит…
Но «карнавал» вышел не совсем обычный. В лунное стекло робко постучал справлявший третьи сутки день рождения племянник-агроном и под сурдинку заскулил покорно и ласково:
— Тетя Варя, отомкните. Утонули мы со Степой, честное слово. Прямо к вам из подводного царства верхом на весле доплыли.
Второй брандахлыст заискивающе добавил:
— Пожалуйста тетя Варя… Блажен, иже и скоты милует.
Варвара Петровна замоталась наскоро в свое одеяло на манер римского сенатора, бросилась к окну и надставила ладони к глазам.
Действительно… утопленники. Со штанов горные потоки, пиджаки и сорочки облипли, волоса словно морские водоросли по циферблатам размазаны…
Что за история?! Ливня, кажись, не было — двор сухой. Где же это они так намокли?
— Переодеться бы нам, тетя Варя… — снова заныл художник. — Добрей вас во всем Барском департаменте женщины нет. А я уж за это завтра портрет ваш в одеяльце, с родинкой на плечике, во весь рост напишу…
— Тьфу, охальник!
Варвара Петровна запахнулась и кинулась к комоду. В комнаты утопленников не пустила — тряпок не хватит лужи за ними подтирать. Выбросила в окно на веранду две сухие переменки белья, да капот свой с хризантемами — художнику, да старую портьеру, что под рукой нашла, племяннику завернуться. Чем не карнавал?..
Брандахлысты переоделись и сконфуженно вошли в комнату, стараясь не стучать по асфальтовому полу своими американскими копытами. Пыхтя и чертыхаясь, долго развязывали набрякшие на шнурках ботинок узлы и смущенно, точно самим себе не веря, какая беда прошла над головой, — рассказали тете Варе, что с ними стряслось в море.
Тетя Варя только пухлыми ладошками всплескивала, ахала и крестилась… Голоса трезвые, глаза кроткие, испуганные. Как у горлинок после грозы.
— И сильно выпивши были? — недоверчиво спросила она.
— Полная выкладка! — авторитетно доложил племянник. — Сама Жильберта точку поставила. Ни в кредит, ни за наличные. Чего уже больше… Только под водой в себя и пришли.
— Чудо Господне… Ангел-хранитель место выбрал, не иначе, — задумчиво произнесла Варвара Петровна.
— Его или мой? — любознательно обратился к тете Варе Редько.
— Ты что ж, басурман, никак надсмехаешься?
— Я… ничего, тетя Варенька. Уж и спросить нельзя?
— Твой ли ангел, либо его, либо оба вместе — не вашего ума дело. По мне и заботы вы такой не стоите… Достойнейшие люди тонут, младенцы невинные, а захочет Господь — шелудивую овцу из пучины вытянет.
— Спасибо, Варвара Петровна.
— Не на чем, изумруд мой. Вы б теперь оба, по-настоящему, покаяние на себя наложить должны. Совесть-то не одним джином обмывается…
Племянник решительно крякнул.
— Мы, тетя Варя, окончательно теперь пить зарекаемся.
— От Вознесенья до нового поднесенья?
— Будьте покойны. После сбора винограда чуть-чуть, уж это не в счет, чтоб соседи не обижались. А вообще… мухи не обсосем.
— Давай Бог. А что ж это дружок твой дрожит? — тетя Варя покосилась на художника.
— Промокли мы, как кефаль. Да потом в мокром платье гребли, вспотели. Каждый дрожать будет.
— Ладно. По рюмке перцовки, так и быть, дам.
— Очень уж промокли… — задумчиво подтвердил художник. — По стаканчику бы следовало.
— А зарок?
— Что ж… Ведь это же не пьянство, а вроде лекарства в предупреждение подводного гриппа.
Тетя Варя рассмеялась, отмерила брандахлыстам по стаканчику, пошла в чуланчик прятать перцовку в потаенное место. Вернулась и строго сказала:
— Спать пора. Сбрую вашу мокрую я уберу. Ступайте с Богом, не до зари тут с вами файф-о-клоки перцовые распивать.
* * *
В надконюшенной пристройке приятели долго ворочались на певучих пружинных матрацах и вздыхали. На птичьем дворе заскрипела спросонья цесарка. Сквозь качавшиеся сосновые лапы проплывало в окне бледное облако… Глухо шлепнуло невидимое море. Перцовка теплыми струями пробегала под кожей. Хорошо на твердой земле!
Редько оторвал прилипшую выше локтя ленточку морской водоросли и подумал вслух:
— Да-с. «И в распухнувшее тело раки черные впились…» А тетя Варя, пожалуй, права. Я бы, например, на месте ангела-хранителя очень и очень подумал — стоило ли спасать такое золото, как мы с тобой.
Агрономический бас сонно и кисло отозвался у противоположной стены:
— Тебя, может быть, и не стоило. А о других попросил бы не выражаться.
1928 Февраль
КОЛБАСНЫЙ ОККУЛЬТИЗМ
(Рассказ делового человека)
Человек я не суеверный, некогда в эмигрантской жизни таким пустякам предаваться. И, по логике рассуждая, черному коту, либо проезжающему покойнику, либо католическому попу поперек прохожих передвигаться по Парижу приходится. Не на аэропланах же им перелетать.
Тем не менее, с некоторых пор русские объявления за салатом пробегая, стал я задумываться. Печатают же. Не зря Гутенберг свой наборный шрифт изобрел…
Предсказываю прошедшее, рассказываю настоящее, заглядываю в будущее.
