о горкоме и спросил:
— Что будем делать с литейным два?
— Занимаемся, Петр Яковлевич, — осторожно сказал Шубин.
— Новиков говорит, новая машина не работает. Предлагал оправдаться?
— А что ему остается говорить? — возразил он.
— Я надеюсь на вас в этом вопросе.
Тот разговор, который задумал Шубин по пути в горком, конечно, нужно было начинать не по телефону. Но выбирать не приходилось: второстепенный вопрос о новой машине усилиями Новикова становился вдруг главным. Шубин сказал:
— По-моему, у Новикова уже руки опустились.
— Мм-м… Что вы предлагаете?
Зная, что Смоляк принимает решения не сразу и сейчас важно только заронить мысль, он говорил осторожно, предлагаемую фамилию назвал неуверенно, с оговорками:
— Если он, конечно, согласится…
— Это не получится, — сразу сказал Смоляк. Значит, у него уже был свой план.
— Других кандидатур у меня нет, — попытался нажать Шубин.
— Тогда остаемся мы с вами.
— Это в каком смысле?
— Сегодня вместо начальника цеха оперативку буду проводить я, а дальше, наверно, придется вам.
— Вы мне предлагаете принять у Новикова цех?
— Это не предложение, Борис Иванович. Боюсь, что выбора у нас с вами нет. Ваша теперешняя должность сохранится за вами, разумеется…
Шубин молчал.
— Значит, в половине десятого в цехе, — попрощался Смоляк.
В кабинете Новикова разместилось человек сорок. Два молодых технолога таскали стулья из соседнего красного уголка. Новиков уступил место Смоляку и сел слева, у телефона. Правая сторона потеснилась, освобождая место Шубину.
— Где сводка по вчерашнему дню? — спросил Смоляк.
Новиков придвинул к нему листок сводки. Он держал себя так, словно оказался здесь случайно и решил задержаться из любопытства: зачем это собралось столько народа, и что они будут делать, и долго ли будут занимать кабинет, мешая ему работать?
Смоляк начал с цифр: третья смена недодала столько-то форм. Почему? Отчитывался начальник формовки. Оправданий у него получалось больше, чем нужно: того нет, другого нет… Смоляк перебил:
— Вы можете мне членораздельно объяснить, почему вы сорвали смену?
Он не хотел вникать в мелочи. Этим предстояло заняться Шубину. Он хотел встряхнуть людей. Но не угадал их настроения. Они пришли сюда с надеждой, что им помогут. Никто тут не считал себя виновным, и меньше всех — раздражительный и нервный начальник формовки, изможденный своей язвой человек со страдальческими глубокими складками от носа к уголкам губ, всегда опущенных вниз. Он успел убедить не только Новикова, но и себя, что все его беды от новой машины и от работы других участков, и сегодня рассчитывал если не на помощь, то хотя бы на понимание.
— А я что объясняю? — огрызнулся он.
— Вас послушать, так нужно остановить завод. Того нет, другого нет… Идеальных условий нам не будет! Иначе все мы были бы здесь не нужны! Почему вы сорвали смену?!
— Вы из меня дурачка не делайте, — тяжело задышал начальник формовки. — Виноват, так наказывайте.
— Наказать недолго, — резко сказал Смоляк. — С таким настроением работать нельзя.
Начальник формовки, поняв, что его слушать не будут, и зная, каких слов от него сейчас ждут, вдруг махнул с досады рукой и сел:
— Нельзя так нельзя. Откройте ящичек стола, там сверху как раз мое заявление. Я за свое место не держусь.
Новиков, испугавшись, вмешался:
— Ты нам тут свои нервы не показывай. У всех есть нервы Заявление легче всего подать. У меня полный стол ваших заявлений. — Он повернулся к Смоляку. — Цех в прорыве. Мы своей вины не снимаем. Но мы ничего не сделаем, пока не будет решен вопрос с машиной.
— Рокеев, — сказал Смоляк.
— Машины — это то стихийное бедствие, на которое удобно ссылаться цеху, — ответил Рокеев. — На других заводах они работают.
— Так в чем же, по-вашему, причина невыполнения плана?
Понимая, что ответ от него ждут четкий и исчерпывающий, Рокеев сказал:
— Нет умения работать и нет желания работать.
Шубин пожалел, что не поговорил с ним перед совещанием. Стало тихо.
— Значит, так, — сказал Смоляк. — Положение, действительно, серьезно. Для укрепления цеха будут приняты все меры. Однако они наверняка останутся безрезультатными, если мы будем работать так, как работали последние месяцы. Начальником цеха временно, до выправления положения, назначается исполняющий обязанности главного инженера завода Борис Иванович Шубин. Не надо понимать это как понижение в должности Бориса Ивановича. Его должность остается за ним. Но сейчас самое важное для завода — ваш цех. И потому мы просим Бориса Ивановича сделать все возможное здесь, за этим столом. Заместителем его будет главный металлург Рокеев.
Рокеев заметно растерялся. У главного механика скользнула улыбочка: нет умения и желания? — вот сам теперь и прояви их; что называется, поймали на слове.
Шубин чувствовал на себе взгляды литейщиков. Приятный сюрприз им сделали. В Шубина на заводе верят. Пока еще.
— Борис Иванович, в моей машине поедете? — спросил Смоляк.
— Нет, — сказал Шубин. — Спасибо.
Глупо, но видеть и слышать Смоляка он сейчас не мог.
Смоляк поднялся, за ним все, кроме цеховых. Те поднимались нерешительно: кончилась оперативка или еще сидеть?
— Кончилась оперативка или еще сидеть? — дал выход раздражению начальник формовки.
— Что у тебя, Кадол, дети плачут? — сказал Новиков.
— У меня конвейер стоит.
— Он у тебя всегда стоит.
Шубин спохватился: надо говорить. Слабое возбуждение от испытующих взглядов уже прошло.
— Нас с вами знакомить не надо. — Он собирался с мыслями. — Претензии цеха, высказанные сегодня, директор обещал учесть… Может быть, у кого есть невысказанное? У кого есть, давайте, остальные — свободны.
Никто не остался. Шубин поднялся: оказаться вдвоем с Новиковым не хотелось.
— Не поздравляю, — сказал Новиков. — Долго Смоляк агитировал на мое место?
Шубин хмыкнул и вышел. Пешком шел в заводоуправление. Он еще думал о вчерашнем горкоме и о том, кто будет всем этим заниматься, хоть теперь это уже была забота Смоляка.
Он разбирал бумаги в своем кабинете, когда пришел Рокеев.
— Вот так поворот! Не имела баба хлопот. Что будем делать, Борис Иванович?
Он был весел, но Шубин видел, что это — перевозбуждение, которое пройдет к вечеру.
— Садись, — сказал он.
— Надо обговорить. У меня есть соображения.
— Не теряешь времени, — сказал Шубин.
— Нельзя его терять. Психологически очень подходящий момент для
