ровно через двадцать четыре часа, на выходе из пролива между двумя островами, сейчас мало кому известными. И она будет обязательно — история ведь имеет огромную инерцию, и многому в ней свойственно повторяться.
Главное, чтобы результат, столь трагический для русского флота в первой попытке, не стал таковым и во втором варианте. Вроде бы все сделал и учел, но недаром говорят — «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить»!
— Стрелять по «Фудзи» смогут все наши четыре броненосца, и, возможно «Сисой» — он сейчас продемонстрировал наводку башен. У нас может вести огонь шесть орудий в 12, одиннадцать в 10 и два в 9 дюйма — почти два десятка. И это не считая шестидюймовых и 120 мм пушек, а их четырнадцать стволов. И есть надежда, что попадания будут с 1-го отряда, не могут же они все промахнуться в достаточно большой по размерам корабль. А «Фудзи» слабее всех броненосцев Того, его нужно вышибить как можно быстрее, чтобы самураи не опомнились!
— Похоже, что так и будет, ваше превосходительство. Лишь бы только завтра японцы совершили этот маневр!
В голосе Смирнова, впрочем, особой уверенности не было, 49-ти летний капитан 1 ранга не думал скрывать скептицизм, и Фелькерзам не стал его разубеждать — у самого закралась мысль, что не стоит слишком уповать на однажды свершившиеся события.
Фелькерзам еще раз посмотрел на уходящую далеко вперед колонну, и бросил взгляд на перестраивавшиеся броненосцы. «Ослябя» в очередной раз вывалился из середины построения небогатовской колонны — так Бэр отрабатывал возможные варианты, как покидания, так и вхождения в строй. Ведь его кораблю предстояло сражаться и с вражескими малыми крейсерами, отгоняя их от поврежденных русских кораблей. Или наоборот, нападая на неосторожно приблизившиеся, особенно из-за густой дымки, неприятельские «бронепалубники», которые для его мощных десятидюймовых пушек представляли легкую жертву.
Старый контр-адмирал тяжело вздохнул — времени почти не оставалось. После четырех часов дня учения заканчиваются и команды получат продолжительный восьмичасовой отдых. Ведь на траверз Квельпатра эскадра выйдет в два часа ночи, построившись «частоколом» или «гребенкой», кому какое наименование нравится. И Цусимское сражение начнется на двенадцать часов раньше срока, с того момента, когда с русских кораблей прозвучит в ночной темноте или при свете прожектора первый выстрел…
Схема бронирования эскадренного броненосца "Фудзи"
Глава 21
— Может быть, все же напрасно будем руганью эфир на всех волнах засорять, ваше превосходительство? Ведь в европейских газетах будет множество упреков в нашей не цивилизованности и невежестве, — капитан 1 ранга Смирнов говорил тихо, и Фелькерзам его хорошо понимал — ночь сама по себе так действует на человека, особенно на военного, когда нервы натянуты стальной струной в ожидании неизбежного боя.
— Зато мы легко отличим вражескую «морзянку» от нашей ругани. Если просто забивать эфир бессмыслицей, которая будет походить на японские иероглифы, то на одной волне могут отработать несколько наших кораблей. А так все понятно — раз лается, значит, наш родимый. Я только приказал ни в коем случае не трогать в «загибах» кандидатуру самого Того и их почтенного императора — незачем монарха облаивать!
— Это правильно, ваше превосходительство, — согласился командир броненосца, но после короткой паузы, вздохнул. — Но ведь все равно обругают, ведь непонятно будет, с какого корабля венценосную особу обложили, пусть и воющей с нами державы.
— Приказ есть — кто меня сможет обвинить в чужих словах, Владимир Васильевич? Ведь не я хулу возводил, наоборот, запретил, — пожал плечами Фелькерзам, прекрасно памятуя о «краснозадой обезьяне», про которую Ходжа Нассредин запрещал думать родственникам горбатого ростовщика во время процесса «излечения». Так и тут — раз запрещено, то никто не удержится от оскорблений, зато эфир забьют капитально.
И тут все обусловлено низким уровнем подготовки радистов — смогли наладить устойчивую связь лишь с флагманами и бронепалубными крейсерами, да «Урал» с «Алмазом», понятное дело. Но ведь нужно чем-то занять остальных, полезным — а раз не умеешь сам работать, так и неприятелю не давай «морзянку» сыпать.
— Все же нехорошо бой с ругани начинать, — Смирнов опять тихо посетовал, все же нервишки у него, как и у всех, «вибрировали». Первый бой такую особенность имеет, потом потихоньку привыкаешь, хотя каждый раз приходится страх сдерживать — каждый боится смерти, кроме умалишенных. Вот потому разговорчивым человек становится, особенно в подобные минуты ожидания схватки с вооруженным врагом.
— Знали бы, как японцы нас ругают, Владимир Васильевич, мы для них не люди, а заморские дьяволы. Да и в плен по собственной воле сдаваться не советую — если у тебя есть оружие, то дерись. И не вздумай ту же винтовку с патронами бросать на землю, как многие наши солдаты поначалу делали от испуга, не желая сражаться. Видел я их пакостные картинки, когда бедного солдатика ставят на коленки и используют на противоестественный манер, вроде содомского греха. Мужеложство, короче, принудительное — когда десятком одного по очереди принуждают, как проститутку прихоти мужские обслуживать, только в задний клюз.
Фелькерзам говорил серьезным голосом — подобные рисунки он видел, много «эротических моментов» имеется в японской пропаганде в эти дни, ведь доминирование одного самца над другим в подобных позах самой природой обусловлено. Вот только, понятное дело, то пропаганда для «своих», с русскими пленными так не забавлялись. Но хотелось нагнать жути, ведь он хорошо помнил, вернее знал, что офицеры и команда этого броненосца потенциально может сдаться в плен.
— Понятно, господ офицеров не тронут, а вот квартирмейстера, — Фелькерзам показал на застывшего изваянием рулевого, — вполне могут оприходовать как гейшу пятого разряда, подзаборную проститутку, короче. Японцы росточка маленького, а наши матросы рослые и крепкие, вот их после «использования» по борделям и раскассируют, распишут, чтобы самураев ублажали в противоестественной манере.
Адмирал едва сдерживал смех, нарочито сделав голос громче и максимально серьезным тон — и обалдел, когда увидел, что «купились» на его детский розыгрыш. Каменное лицо рулевого с горящими глазами свидетельствовало, что теперь он будет драться насмерть, как и другие матросы, что по расписанию находились в рубке — молчали, но чуть хрипящее дыхание говорило о том, что будут драться до конца, и в плен сдаваться они не намерены. Офицеры чуть ли не отплевывались, а молоденький мичман даже тронул свои брюки с «кормы», так сказать, словно проверяя ее целостность. И засопел, нарушая тем правила хорошего тона — видимо, тоже решил драться до последнего снаряда.
— Корабль противника слева по курсу! Семь кабельтовых — по лунной дорожке идет!
— Осветить прожекторами трубы! Если
