Согласен, городской бюджет — это такая штука, что, если бы даже Пятиликий не являлся, его появление стоило бы придумать. И его обязательно кто-нибудь да увидел. После чего клялся бы всем, что ему свято — все именно так и есть: человеческую натуру не исправить.
— И они собираются, чтобы просто на него… — я вовремя заменил «поглазеть», на «увидеть», пусть даже фраза получилась неправильной, все по той же причине.
— Конечно же, нет. Кто-то просит исцеления для себя или родственников, другие благословления, третьи достатка, четвертым нужно что-то еще, каждый свое.
— И?
Перечисленное можно попросить и в любом из Домов. Но там все происходит через посредников, здесь же есть шанс напрямую. Улыбки я себе не позволил. Тем более, давно уже они у меня не получаются.
— Все сложно, господин сарр Клименсе, — уклончиво ответил он. И, вероятно, заканчивая нашу беседу, поинтересовался. — Так найдется у вас для меня немного времени?
— Это вы от меня теперь не отделаетесь! — вот тут моя улыбка была бы как раз к месту. — Когда вам будет удобно?
— В любое время!
Вообще-то Ставличер мог бы сказать и не так торопливо.
— Сейчас мне предстоит сделать один визит, но как только вернусь, буду полностью к вашим услугам.
— Договорились.
Мысль посетить местный Дом Истины возникла у меня сразу же после разговора с Клаусом. Имелась и другая причина — передать письмо от Корнелиуса Стойкого его настоятелю.
— Как понимаю, господин Даниэль сарр Клименсе?
— Всё так и есть.
Настоятель Дома Истины вызывал к себе уважение одним своим видом. Крупный, средних лет наголо обритый мужчина, без растительности на лице, и со спокойным взглядом серо-голубых глаз, он говорил неторопливо, как будто взвешивая каждое слово в голове, перед тем как его озвучить.
К нему меня проводили после того как я высказал свое намерение с ним встретиться одному из послушников. Совсем еще юному, не старше шестнадцати, в обычной для этого Дома мантии — нечто вроде просторной до пят рубахи из грубого полотна тёмно-синего цвета и с капюшоном. Стоячий воротник которой, тем не менее, был украшен узором из золотой нити. Что означало какой-то ранг. Наверное, невысокий, поскольку в ширину он был не толще мизинца. В отличие от того, что имелся на вороте настоятеля — едва не в ладонь.
Помещение, где он меня принял, представляло собой нечто общее между кельей, жилой комнатой и кабинетом. Убранство было скромным, впрочем, как и его размеры. Хотя, возможно, имеются здесь и другие — настоящие залы. Гигантские, в раззолоте и с высоченным потолком. Но я — не свой, я вообще не принадлежу ни к одному из Домов, и потому не напускная ли аскета, выставленная напоказ для таких как я? Маги умеют хранить свои тайны, чего только не коснись.
— С чем к нам пожаловали, господин сарр Клименсе?
— Прежде всего, мне хотелось бы передать письмо от Корнелиуса Стойкого.
— Значит, есть и иная причина? Если вам хотелось бы того же, для чего вы в свое время отправились на север Ландаргии, опасаюсь, что разочарую. Ни сам я, ни любой другой из обитателей Дома, ни одним из искусств фехтования не владеют. Так уж сложилось с незапамятных времен, что на юге куда более придают значение другому.
Я мог бы удивиться его осведомленности, но не стал. Дома, равно как и принадлежащие им монастыри не живут обособленно. Их представители между собой встречаются, переписываются, а еще, утверждают, правда без всяких на то оснований, есть у них и таинственный способ общаться даже на дальних расстояниях.
— Иная причина есть. Но к фехтованию она не имеет никакого отношения.
Мне хотелось поговорить о том, что случилось со мной прошедшей ночью, и что не могло не вызывать беспокойство. Сколько бы ни думал над произошедшим, так и не смог найти пусть даже малейшее доказательство того, что на какое-то время себе не принадлежал. Все было явственным настолько, насколько это возможно вообще. Но если с моим рассудком по-прежнему все в полном порядке, значит, какое-то время им управлял кто-то со стороны. И не повторится ли подобное раз, другой, третий, но в несколько иной интерпретации? Например, незнакомец вдруг набросится на меня, и мне не останется ничего другого, как защищаясь, его убить? Чтобы затем прийти в себя, и увидеть у своих ног мертвого Клауса. И услышать о том, что напал я сам, убив без малейшего повода.
Кларисса, которую я видел вчерашним вечером, была самая настоящая. Уж мне ли не узнать ее после множества наших встреч? И с кем об этом поговорить? С Клаусом? Виктором, Александром? С Куртом Стаккером? Со своей лошадью Рассветом? И уж если настоятель Дома Истины не тот самый человек, где искать его вообще? Еще несколько таких случаев, и, боюсь, мой рассудок не выдержит.
Настоятель взял письмо, осмотрел его со всех сторон, затем сломал по очереди все пять сургучных печатей, начав с крайней. Вот тут-то и пришла пора удивиться. Нет, не тому, что каждая печать издала звук, а все они в конечном итоге образовали музыкальную фразу. Заключать звуки в печати умеют лишь в Доме Истины. Ладно, соглашусь, не только они. В Брумене полученное от отца Клауса письмо кто-то вскрыл, а затем наложил печати со звуками снова. Не слишком удачно, поскольку мне удалось понять сам факт. Как будто бы за этим стоит таинственный Шестой Дом, и с ним предстояло разобраться — существует ли он в действительности. Но Корнелиус, который и поручил передать письмо, как смог он? Он вез его с собой из Нантунета, где Дом Истины есть? Я готов был поклясться, что Корнелиус написал его в поместье сар Штроукков, когда вынужден был вернуться, настолько свежими выглядели чернила. И кто тогда? Ну не Сантра же?
Настоятель, перед тем как прочесть послание, дважды провел ладонью над листом бумаги. Затем остро взглянул на меня. То, что оно касается лично Даниэля сарр Клименсе, понять несложно. Но об содержимом можно было только догадываться.
— Так что, говорите, привело вас ко мне? — спросил он после того как некоторое время над чем-то раздумывал.
— Дело настолько щепетильное, что даже не знаю, с чего начать.
— Тогда начнем с этого.
Настоятель взял с полки на стене предмет, похожий на выточенную из камня лампу, чтобы поставить ее на стол точно посередине между нами.
— Знаете предназначение?
— Да.
Однажды при мне ею пользовались, в шатре Корнелиуса. Эта штука сделает наш разговор строго конфиденциальным.
— Как вы привели ее в действие?
А лампа теперь работала, поскольку внезапно пропали звуки города из приоткрытого окна.
— Главное, что привел, — настоятель улыбнулся. — Понимаете, я могу подробно все объяснить, но вряд ли вы что-нибудь поймете. А если скажу — магически, то не поверите, поскольку полностью ее отрицаете. Извините, буду резок, но отрицание — удобная позиция для тех, кто не может понять нечто такое, что не осязаемо и нельзя увидеть. Музыка для глухих от рождения тоже ведь загадка?
