– У друга мужа родился мальчик, назвали Феликсом, мне очень нравится, – сообщила Рэчел.
Рэчел не знала, кто у нее появится, к такому выбору Портер относилась с уважением, но сама держать себя в неведении не смогла бы, как не смогла бы пробежать марафонскую дистанцию или зимой пойти в турпоход.
– Мне тоже нравится, – сказала Портер, вычеркивая Феликса из своего списка.
Почти все ее знакомые держали такие списки в голове лет с двадцати. Она и Рэчел обсуждали имена будущих детей, когда им было по четырнадцать! Желание родить словно вросло в их кожу. Так живет не всякий, а вот Портер и Рэчел – обеим требовалось планировать. Иногда Портер смотрела перечень самых популярных имен в штате Нью-Йорк – с целью вычеркнуть их из своего списка. Нельзя допустить, чтобы имя ее дочери было еще у шестерых первоклассниц, чтобы она была одной из нескольких. Нет, ей нужно имя, которое подойдет для верховного судьи, инженера, строгой, но справедливой учительницы английского – в честь такого человека когда-нибудь назовут библиотеку.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Рэчел, протягивая руку, в которую тут же уткнулась носом Бу-Бу, ненасытно жаждавшая внимания, как почти все козы. – Обо всех, на ком я могла бы жениться. Нет, никто из них меня в жены не звал! Просто незнакомые люди, от которых я могла бы завести ребенка. Как в «Осторожно, двери закрываются», но только вместо жизни Гвинет Пелтроу – моя. Слышала такую печальную историю?
Портер покачала головой.
– Да. То есть нет. Слышать слышала, но ничего печального тут нет. Можно сказать, это история моей жизни. Кто-то это считает просто веселой игрой. Но, слава богу, временной. Когда у тебя появляются дети, с ней надо завязать – иначе получается, что твой ребенок мог бы и не родиться, выбери ты кого-нибудь другого. И когда родится Элвис, или Феликс, или Таллула, или кто там еще, мы с тобой посмотрим на них и скажем: черт, как клево, что здесь ты, а не кто-то другой, что благодаря моему выбору появился или появилась именно ты, маленький человек, и прошлое становится настоящим. Будущее всегда может измениться, а прошлое – нет. Не знаю. – Она пожала плечами. – По крайней мере я надеюсь, что это так.
Чуть подавшись вперед, Рэчел обхватила руками живот Портер, заключила его в нежнейшую сбрую.
– Спасибо, что так сказала. И почему мы с тобой раздружились? Так здорово иметь такую подругу. Я совсем чокнутая?
– Ничего ты не чокнутая, – возразила Портер и прижала Рэчел к себе. Вокруг их ног вились козы, счастливое племя, им всегда подавай новое угощение, новое развлечение. Одна наступила ей на ногу и завиляла хвостом. – Не знаю почему. Держать связь нам вроде не трудно. Легче, чем раньше. Теперь есть эсэмэски.
– Давай будем писать друг другу эсэмэски, – согласилась Рэчел. – Целыми днями. Буду писать тебе, когда ученики начнут сводить меня с ума – они только и делают, что шлют друг другу эсэмэски. – Она засмеялась, все еще держа в легких объятьях холмик Портер.
– В голове я тебе уже их посылаю, – призналась Портер. – Сейчас отправила еще одну.
Значит, причины имелись, и не самые приятные. Если с кем-то раздружился, приятной причина быть не может. Портер вспомнила вечеринку с ночевкой, шесть или семь девчонок в спальных мешках на полу ее спальни, как сосиски в гриле, глаза в темноте, точно фонари, болтовня о любви. Каждая по очереди объявляет, кто из парней ей нравится, остальные визжат и хихикают. Рэчел была перед Портер и назвала Джереми первым. А через минуту его же назвала Портер, и все девчонки заулюлюкали, потому что побеждает, понятное дело, один. Как на первичных выборах: поддержать можно либо ту, либо другую жертву страсти. За двух кандидатов в одной гонке не голосуют. Наверное, их дружба стала угасать именно тогда, тем вечером. Они обе поклялись, что все это чушь, и продолжали тесно общаться, тем не менее, когда через несколько месяцев Джереми занял для Портер место в последнем ряду школьного автобуса, – «ряд для обжиманцев» на их жаргоне, – Портер метнулась к подушке из кожзаменителя со всей скоростью, на какую оказалась способна. Ерунда, конечно, школьный роман, детские игрушки. Друзья к таким вещам относятся спокойно. Портер вполне могла рассказать об этом Рэчел сейчас, вот, мол, дура была. Все ошибаются, особенно, когда играет гормон и тянет к мальчикам, взрывчатая смесь для любой юной девицы. Тогда Джереми у нее вышел на первое место, стал самым важным в ее жизни человеком – в ущерб всему остальному, о чем она, впрочем, тогда ни капельки не жалела. Об этом можно рассказать Рэчел. Расскажет, когда подвернется удобный случай.
А вот как часто она хотела совершить путешествие во времени и выйти замуж за Джереми Фогельмана, сколько раз в год она колотила подушку в спальне и твердила себе: какого хрена ты медлила, Портер, когда тебе было двадцать? Чего ждала? – об этом она нипочем не расскажет. Человек, которого она любила, мог принадлежать ей целиком и полностью, а не от случая к случаю, как в последние восемнадцать лет. Об этом она не говорила никому. Все – мама, Рэчел, Джон Салливен – знали, что в юные годы Джереми был ее парнем, но никто и не ведал, что роман продолжался и после того, как Джереми женился. Они часто встречались на ее ферме, а порой, когда хотелось шикануть, ехали на Манхэттен и снимали скромный номер в лучшей гостинице, какую могли себе позволить. Еще у ветеринаров проходили ежегодные конференции, в экзотических местах: Миннеаполис в августе, Мемфис в феврале! Портер всегда находила способ поехать. Она застолбила этот участок первой, первой у него была она. Все, что происходило потом, наслаивалось сверху, как какой-нибудь крем или сироп. Их отношения с Джереми первичны, как первичны бананы в банановом десерте.
Последний раз, два года назад, они встречались в Нью-Йорке, в Бруклине, где люди их возраста все еще пытаются найти себя. Они действовали по обычной схеме, Портер сняла номер в гостинице (шикарная новая стекляшка в форме перевернутой пирамиды), а потом она и Джерри «случайно» встречались в баре, ресторане или кинотеатре и сидели рядом друг с другом, поражаясь такому совпадению. Дальше – гостиница, бурный секс, душ, потом Джереми уходил, а Портер лежала в одиночестве на чистых гостиничных простынях и смотрела дурацкие телепередачи. Вроде бы все по кайфу, если особо не задумываться.
Однако в тот раз все вышло иначе. Портер кое-что задумала. Они пообедали в мексиканском ресторане неподалеку, она выпила три крепких «маргариты», и после каждой язык у нее развязывался все больше.
– О’кей, – сказала она. Они пробирались через гостиничный вестибюль, задевая стены и друг друга. – Я тут кое о чем подумала.
– Я тоже, – подхватил Джереми. – О том, как содрать с тебя трусики и облизать тебя, чтобы орала в голос.
– Погоди, – оборвала его Портер. – Это прекрасно, через минуту мы к этому вернемся. Но я серьезно. – Она остановилась, оперлась о дверную раму. – Ты несчастлив.
Джереми засмеялся.
– С чего ты взяла? У меня есть все, что можно желать. – Он подошел поближе, сжал большими руками ее бедра. Портер уперлась ладонью ему в грудь.
