— Говорил, — ответил Генрих. — Мы вели вроде бы деловую беседу, но он умудрился полностью меня проверить. Задавал важные вопросы вроде бы вскользь, но так, что не ответить было нельзя.
Мне сделалось холодно. Я села поудобнее и попробовала освободить руку так, чтобы это выглядело максимально естественно. Внутренний голос сказал с интонациями одной из моих клиенток, что надо перестать ломаться, когда рядом с тобой мужчина, который, возможно, скоро наденет корону.
Королевой станешь! На трон сядешь! Ничего себе прыжок из провинциальной грязи в иномирные князи, правда?
— А ты? — спросила я. Сейчас мне было страшно и за себя, и за Генриха. Но, судя по тому, что мы сейчас сидели в кафе, а не лежали где-нибудь в подвале с простреленными головами, все прошло хорошо.
— А я не оплошал, — признался Генрих с довольным видом. — И почти дословно пересказал ему то, что однажды говорил настоящий Виктор Готти перед тем, как уехать из Фаринта.
— Что же это было?
— То, что человек, который заменил ему и Милли отца и мать, обязательно будет им гордиться, — произнес Генрих. — И сказал, что я и сейчас не подведу его.
Я понимающе кивнула. Что ж, нам пока везло. Возможно, Бринн успокоился.
— Знаешь, что я думаю? Что Эбернати свел меня с доктором Кравеном как раз для того, чтобы он меня осмотрел и опознал Милену Готти. Возможно, у нее был шрам или родинка. А Кравен понял, что я его соотечественница, подал мне знак и решил не выдавать, — я вдруг поняла, что мой бокал опустел. — Мы оба живы, Генрих. Нам пока верят.
— Вот и замечательно, — улыбнулся Генрих. Над морем что-то мелькнуло, и я подумала, что это драконы снова начинают свой танец. Но нет, просто пролетела птица. Внизу, на площадке, огороженной перилами, собирался оркестр, и музыканты потихоньку готовились к выступлению.
— Тут будут танцы? — спросила я. Генрих кивнул.
— Будут. Любишь танцевать?
— Я не умею, — призналась я. — Не пришлось научиться, а теперь уже поздно.
— Не поздно, — улыбнулся Генрих. — И это совсем нетрудно, я тебя научу. А начать можно…
Когда я поняла, что он меня целует, то, кажется, перестала дышать. Прикосновение чужих губ к моим губам было таким любящим, таким трепетным, что струна, которая натянулась в моей душе, зазвенела и оборвалась. Я откликнулась на поцелуй и вдруг почувствовала, что мы с Генрихом скользим куда-то в сторону, падая и сбивая столик с бокалами и фруктами.
Бутылка вина разбилась, я обмякла на полу, и стало совсем темно.
Глава 5
Сознание возвращалось постепенно.
Сперва я услышала какие-то далекие тени голосов. Потом из белого марева, в котором я плавала, стали проступать серые пятна. Потом я услышала голос доктора Кравена:
— Сейчас придет в себя.
Я выскользнула из обморока и сразу же закрыла глаза. Надо было сориентироваться и для начала понять, где я, и что происходит. Подвела нас с Генрихом та бутылка вина, ох, как подвела…
Меня похлопали по щекам, и доктор Кравен сказал:
— Милена, я вижу, что вы очнулись.
Пришлось открыть глаза. Я увидела, что лежу на грязном полу, поняла, что онемевшие руки связаны за спиной, и заерзала, пытаясь подняться. Доктор Кравен помог мне сесть, привалил спиной к стене, словно куль. Я увидела, что нахожусь в просторном помещении без окон. Свет разгоняла маленькая лампа, в которой кружились золотые светлячки.
Я видела в кино, как герои оказываются в подвале у злодея, но и представить не могла, что сама сюда попаду.
— Что случилось? — шепотом спросила я и сразу же услышала тяжелые удары откуда-то из-за стены и сдавленный стон Генриха.
Генрих!
— У нас мало времени, — едва слышно произнес Кравен и молниеносным движением провел по моим губам, вложив в рот пилюлю, которая сразу же растаяла. — Сейчас вас начнут допрашивать. Рассказывайте только правду, все, как есть. Иначе я ничем не смогу вам помочь.
— Правду? — переспросила я. — Дядюшка Гвен хочет услышать о том, что я попаданка?
Кравен кивнул.
— И это тоже. Нам нужно выгадать время. И обязательно попросите у него воды!
Я больше не успела ни о чем подумать: из-за стены вышел добрый дядюшка Гвен в компании Эбернати. Сейчас милашка Гектор не выглядел убогим и жалким неудачником: это был хищник. Пусть мелкий, но все же.
— Ну как она? — спросил Бринн. Кравен выпрямился, выдернул из кармана белоснежный носовой платок и принялся вытирать руки.
— Пришла в себя, как видите. Я еще раз осмотрел ее, шрама там и в самом деле нет.
Бринн нагнулся ко мне и, уткнув горячую мокрую ладонь в затылок, пригнул мою голову чуть ли не к полу.
— У Милли был шрам на шее, — угрюмо произнес он. — Вы правы, доктор.
— Что вы делаете? — прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются вполне искренние слезы. — Что происходит?
Бринн выпрямился и некоторое время рассматривал меня с цепким интересом людоеда. Потом он поинтересовался:
— Хочешь выйти отсюда живой?
— Хочу, — с готовностью кивнула я. Еще бы я не хотела!
— А тогда рассказывай! — чуть ли не весело предложил Бринн. — Кто ты такая, кто он такой, что вам нужно на Фаринте, и кто вас сюда, таких ловких, отправил?
— Хорошо, — согласилась я. — Я все расскажу, только попить дайте.
— Дайте ей воды, — тотчас же поддержал меня Кравен. — Эфаол вызывает быстрое обезвоживание, она может умереть, ничего не рассказав.
Бринн кивнул, и Эбернати присел на корточки и поднес к моим губам флягу. Вода оказалась свежей и ледяной до ломоты в зубах. Я сделала несколько глотков и поклялась себе, что выберусь отсюда живой.
И Генриха вытащу. Нам оно не в первый раз.
— Я тебя внимательно слушаю, — чуть ли не дружелюбно произнес Бринн. Я села поудобнее, насколько это, конечно, было возможно, и ответила:
— Меня зовут Людмила Захарова, а не Милена Готти. Принц Генрих использовал магию, чтобы выдернуть меня из моего мира для того, чтобы я убила его отца, — в горле сделалось горячо и сухо, и на мгновение мне показалось, что я куда-то падаю.
Я качнулась и завалилась набок. Руки стало жечь.
Бринн посмотрел на меня так, словно я бредила.
— Что? — выплюнул он. — Из твоего мира?
— Да, — ответила я. — Я родилась не здесь. Не на этой планете. Генриху нужна была иномирная волшебница, чтобы пробить магическую защиту его отца. Ну вот она я…
Тяжелое лицо Бринна налилось красным. Некоторое время он стоял неподвижно, а потом принялся ходить по подвалу, словно не мог понять, говорю ли я правду, брежу или просто смеюсь ему в лицо. Наконец, он подошел ко мне и с размаху ударил ногой в живот.
