Как его звали?
Мистер Фэрбанк.
Вы не называли своего любовника по имени?
Простите. Элиот. Элиот Фэрбанк. Именно тогда я обнаружила, что у меня есть темная сторона, часть меня, которая желала, чтобы ее подтолкнули пойти дальше, чем я когда-либо была. Мы не могли быть вместе столько, сколько хотели, поэтому Элиот писал мне всякое… фантазии. Обычно он отправлял их по электронной почте или оставлял в почтовом ящике.
Хорошо, Клэр. Что с ним случилось?
Его жена нашла одно из писем на компьютере. Она отнесла его декану.
И как вы к этому отнеслись?
У меня было приподнятое настроение. Я думала, что когда его уволят и он бросит жену, ничто не помешает нам быть вместе, но Элиот не мог смириться с оглаской – с тем, что все теперь про нас знают. Он… Он покончил с собой, но перед этим отправил мне последнее письмо.
И что было в письме?
Он хотел, чтобы я присоединилась к нему. Чтобы мы оба покончили жизнь самоубийством. Вот такой договор.
Вы этого не сделали.
Искушение было велико, однако мне никогда не было так стыдно, как ему. Я думала, Элиот Фэрбанк сильный и он способен помочь мне вырваться за пределы маленького городка.
А потом?
Я путешествовала. Оглядываясь назад, я понимаю, что убегала от ситуации, которая вышла из-под контроля.
Вы убежали? Или вы находились в поисках?
Я думаю, и то, и другое. Нет – наверное, больше в поисках.
И что же вы искали?
Не знаю, но мне до сих пор любопытно… Думаю, я нуждаюсь в наставнике.
Не говорите так. Это слишком откровенно. Он сам увидит ваш потенциал. Теперь еще раз: кто вы?
24
– Сегодня, – говорит Кэтрин Лэтэм, – мы проанализируем сцену. То есть место преступления. – Она выводит на экран еще несколько изображений. – Я подробно расскажу вам об одном из убийств.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Зачем? – удивленно откликается она. – Вы, конечно, понимаете, на что способен этот человек.
– Я не хочу об этом знать.
– Это называется инструктаж, Клэр, передача агенту инструментов для выполнения его работы…
– Я знаю свою работу – актерство. Это моя область знаний. Вам нужно перестать думать обо мне как об агенте под прикрытием и начать думать как о персонаже. Разве вы не понимаете? Я постоянно размышляю о том, как он мог ударить какую-то бедную женщину в сердце или о чем-то подобном и как после этого я могу идти с ним на свидание. Мой персонаж должен верить, что я встречаюсь с хорошим парнем – с тем, кем я заинтригована, кого нахожу привлекательным, с тем, с кем я могу представить себе отношения.
Доктор Лэтэм задумывается.
– Клэр, Патрик кажется вам привлекательным?
– Да, – говорю я после короткой паузы. – Это так.
– Ну, тогда я бы сказала, что большого актерского мастерства не потребуется.
Кэтрин Лэтэм возвращается к своим ужасным фотографиям.
– Это первое изображение было…
– Я должна увидеть сумрак.
Она поворачивается ко мне с вопросительным выражением на лице.
– Так Генри – бывший полицейский, с которым я работала, – это называл, – объясняю я. – Он сказал мне: «Когда ты под прикрытием, ты должна верить в то, во что верят люди, в жизни которых ты внедряешься. В противном случае они могут почувствовать вторжение».
– Бывший полицейский Генри не руководит этой операцией. Ею руковожу я. Поверьте мне, я хочу, чтобы вы нервничали. Нервный – значит безопасный.
– Тогда это не сработает, – торопливо отвечаю я после минутного колебания. – Слушайте, несмотря на то, что вы говорите, вы уже явно убеждены, что убийца – Патрик. Разве это этично? Вы как режиссер, который объявляет в первый день репетиции, что такой-то и такой-то – настоящие злодеи или что пьеса на самом деле о тоталитаризме. Это плохая практика – она все делает одномерным. Я не могу так работать. Мне нужно верить в то, кто я есть, и для этого мне нужно знать, кто он таков. Если это означает, что иногда я с вами несогласна… Что ж, мне очень жаль.
Я замолкаю, отчасти потому, что уже все сказала, а отчасти потому, что у меня странное ощущение, будто доктор Лэтэм не слушала меня. Она изучала меня. Как кастинг-директор, который выставляет оценки по десятибалльной шкале.
– Ладно. – Она кивает. – Мы сделаем по-твоему. Наблюдай сумрак, Клэр, если думаешь, что это поможет. Больше никаких убийств. – Ее голос становится жестче. – Во всем остальном руковожу я. Понятно?
Она щелкает пультом, и экран темнеет.
– Спасибо, – говорю я, немного удивившись.
Я не могу не вспомнить, что говорил бывший полицейский Генри: «Некоторых парней захватывает сумрак, и они уже не могут его отпустить».
25
Помимо всего прочего я узнаю о Бодлере.
У Белой Венеры и Черной Венеры теперь есть имена: Аполлония Сабатье и Жанна Дюваль. Одна – бледнокожая, грациозная и такая царственная, что поклонники прозвали ее «президентшей», другая – наполовину креолка, танцовщица, занимавшаяся проституцией, когда поэт был слишком беден, чтобы прокормить их обоих. Салон Аполлонии был средоточием парижской интеллектуальной жизни девятнадцатого века: среди ее поклонников были Бальзак, Флобер и Виктор Гюго. Но год за годом Бодлер возвращался и к Жанне. Он заразил ее сифилисом. Она пристрастила его к опиуму. Две испорченные личности, связанные вместе нищетой и одержимостью.
– Бодлер анонимно посылал стихи Аполлонии Сабатье в течение нескольких лет, – говорит доктор Лэтэм. – Когда «Цветы зла» были наконец опубликованы под его собственным именем, Аполлония, очевидно, обнаружила, кто их писал. Но был один неожиданный поворот – книга была изъята властями. Тринадцать стихотворений, в том числе шесть, написанных о ней, подверглись цензуре, и Бодлер предстал перед судом за непристойности. Бодлер отправился к Аполлонии и спросил, не воспользуется ли она своими связями, чтобы помочь ему. Если она и пыталась, то ей это не удалось – большинство запрещенных стихотворений остались под цензурой, но после суда Бодлер наконец-то разделил ложе со своей Белой Венерой. Никто точно не знает, что произошло той ночью. Единственный ключ к разгадке – письмо с отказом, которое он послал ей через несколько дней, сказав, что у него был ужас перед страстью, потому что он слишком хорошо знал, в какую мерзость она может его ввергнуть.
– Думаете, Патрик такой же? Что он недоверчив к близости, потому что она может заставить его раскрыться?
– Я в этом уверена. Вы должны показать ему, что не боитесь мрака, который чувствуете в нем. Что, напротив, вас это заинтриговало. Что вы можете сравниться с ним своим ужасом.
