Солнечные лучи только-только начали пронизывать влажный летний воздух, когда он шел по булыжным мостовым еще сонного города. Он пришел на пристань задолго до отправления первого парохода вверх по реке. Но вот судно отчалило, и скоро он был уже в Бель-Шен.
Хотя было еще очень рано, рабочие уже трудились на плантации. Сразу же по прибытии Алекс предупредил миссис Линдер, что весь день проведет на плантации, а вечером поработает над бумагами у себя в кабинете.
Алекс, в бриджах и чистой белой рубашке — у него всегда было несколько комплектов одежды в городском доме, — открыл резную парадную дверь красного дерева и вошел в усадебный дом.
Дворецкий, высокий негр Фредерик, всегда такой веселый и приветливый, принимая из его рук шляпу, едва кивнул. Повесив ее на позолоченную вешалку, он тут же удалился.
Даниэль проскользнула мимо него с потупленными глазами, даже не улыбнувшись.
Лемюэль, его стареющий лакей. Коротко поздоровался с ним у подножия лестницы и проявил беспокойство по поводу царапины на носке черного сияющего ботинка хозяина»
— Миссис Линдер, — позвал Алекс пышнотелую домоправительницу, которая тут же появилась со скорбным видом. — Что у вас тут, черт возьми, творится?
— Что?
— Если что-то случилось, почему вы меня не предупредили? Вы же знали, где я нахожусь.
— Да, конечно, сэр. Ничего, не случилось.
— А если ничего не случилось, почему у всех такие мрачные физиономии?
Заламывая руки, что было совсем не в ее характере, миссис Линдер сказала:
— Это все из-за маленькой Николь, сэр. Она сидит в своей комнате вот уже три дня.
— Что?
— Сперва мы делали, как вы сказали. Носили ей только хлеб и воду. Но вчера… вчера у нее был такой жалкий вид, что я отнесла ужин. — Миссис Линдер расправила плечи, как бы заранее готовясь отразить хозяйский гнев.
— Продолжайте.
— Она не стала есть. Сказала, что это дело чести. И так как вы человек чести, то должны ее понять.
Алекс пробурчал себе под нос несколько ругательств и, перепрыгивая через ступеньку, взбежал по лестнице на верхний этаж, где жила Ники. Постучав пару раз, он открыл дверь и вошел. Ники сидела у окна, читая шекспировские сонеты.
Его удивило, что она так образованна, хотя, если подумать, оснований для удивления не было.
— Месье дю Вильер, — сказала она. — С вашей стороны очень любезно навестить меня в моем скромном жилище.
— Ты выглядишь просто ужасно. — Алекс подошел к ней. Ее глаза по-прежнему горели своим необычайным аквамариновым огнем, но кожа приобрела какой-то восковой оттенок, и она явно похудела. Угрызения совести больно кольнули Алекса.
Он не ожидал, что она так заупрямится, а рассчитывал, что скоро сдастся, тем более если узнает о его отъезде.
— Ты должна поесть, — сказал он, тщательно следя, чтобы в его голосе не прозвучали сочувственные нотки. Ему хотелось сказать, что он сожалеет о случившемся, но он сдержался.
— Это приказ?
— Да, черт возьми, приказ. Самый что ни на есть настоящий. — Взяв поднос с нетронутой едой, который принесла накануне миссис Линдер, он вытащил из-под белой салфетки ломоть хлеба и кусок мягкого желтого сыра.
— Ешь, — приказал он.
У Ники перехватило горло.
— Все что угодно, только не хлеб, — тихо сказала она.
Алекс вновь почувствовал укол совести.
— А как насчет этого? — Он протянул ей яблоко.
Ники улыбнулась и кивнула. Она с удовольствием вонзила зубы в сочное румяное яблоко. Алекс подошел к двери и велел Даниэль принести завтрак.
— Какая же ты упрямица! — сказал он, возвращаясь к Ники.
— Я знала, что рано или поздно вы меня поймете, — сказала Ники. — В некоторых случаях компромисс невозможен, а это именно тот случай.
Улыбка сбежала с лица Алекса.
— Вот тут ты ошибаешься. Иногда компромисс просто неизбежен.
Ники только молча взглянула на него.
— Я хочу, чтобы ты как следует поела. А затем тебя отвезут в Элмтри.
Ники отложила яблоко. Откушенный кусок встал поперек горла. Стало быть, Алекс ничего не понял. Он только переменил тактику.
— Я не могу этого сделать, — шепнула она.
Алекс что-то пробормотал, в его глазах появилось умоляющее выражение.
— Даже ради меня? — С ласковой улыбкой он провел пальцем по ее щеке.
Его слова, тот поток тепла, который переполнил ее, едва не сломили ее решимость, но ведь она была из семьи Сен-Клеров. Защитила друга и воздала дурной женщине по заслугам. А Кларисса Эндикот оклеветала ее родителей. Ничто не заставит ее пойти на попятный.
Она покачала головой:
— Даже ради вас.
Алекс посуровел.
— Я дал слово чести. Ты должна извиниться, как я тебе велю, либо…
— Либо что?
— Либо завтра же я продам тебя Валькуру Фортье.
Казалось, весь мир для нее обрушился.
— Вы этого не сделаете!
— Сделаю, — сказал он, глядя ей прямо в глаза.
Она не поверила ему, не могла поверить, и все же… Ее доверие обманывали столько раз, что она уже не доверяла и собственному чутью. На такой риск она не могла пойти. Ее глаза наполнились слезами, но она постаралась не уронить ни одной из них.
— Хорошо, я поступлю, как вы велите, — тихо сказала она. Одна слеза все же покатилась по ее щеке, но она вытерла ее тыльной стороной ладони. Пройдя мимо Алекса так, точно его не было в комнате, обойдя Даниэль с подносом, ломившимся от еды, соблазнительно пахнувшим овсянкой и беконом, она вышла и стала спускаться по лестнице.
Алекс хотел, чтобы она сначала подкрепилась, но не стал ее останавливать. Он приказал подать экипаж, и через несколько минут Юки, вернувшийся в Бель-Шен из городского дома, хлестнул лошадей и покатил по жаркой пыльной дороге.
Провожая экипаж взглядом, Алекс обдумывал свое решение. Может быть, ему следовало сказать ей правду: само существование Бель-Шен зависит от этой женитьбы. Он надеялся, что ему не придется принимать финансовые условия, выставленные Клариссой, но установка нового оборудования затягивалась, а засушливое лето губительно отразилось на урожае.
Может быть, Ники смогла бы это понять?..
Он вдруг выругался. Что с ним такое? Какое ему, в конце концов, дело до мнения служанки! С этой девчонкой одна морока. Пусть уезжает. Может быть, пансион, где она будет учиться, излечит ее от упрямства и научит послушанию. Он представил ее себе кроткой и покорной, и этот образ, созданный его воображением, ему не понравился.
«У тебя не было выбора», — напомнил он себе. Однако он знал, что никогда не забудет проступившее на ее лице глубокое разочарование, мучительное ощущение, что ее предали.
