чтобы подбить счета.
С той самой ночи в Кадисском заливе, когда они ограбили бриг бывшего вице-короля, Мойше вёл в голове приходо-расходную книгу. Порою, например, когда они попали в плен к королеве Коттаккал, целые страницы этой книги отправлялись на помойку. Некоторые сообщники погибли, другие вошли в дело позднее, третьи предпочли взять свою долю нематериальными активами, как Габриель Гото, хотевший только вернуться в Японию. Часть общего капитала составляла «Минерва», которая, с Божьей помощью, должна была и дальше приносить прибыль, часть – доставленная из-за океана ртуть. Её разделили на две партии – для Новой Испании и для Перу; первую уже практически реализовали, вторую, возможно, продали за боˊльшие или меньшие деньги, которые теперь могли лежать, а могли не лежать на дне Магелланова пролива. Часть неведомой общей прибыли принадлежала королеве Коттаккал, часть – курфюрстине Софии Ганноверской. Однако Мойше разрешил все затруднения, записал итог, чтобы Джек мог показать его ван Крюйку, и терпеливо объяснил все сложные места.
На это ушло три дня. Под конец Мойше вынужден был взять мешок сушёных бобов, разложить кучками на столе и, передвигая бобы от кучки к кучке, объяснить Джеку, куда ушли деньги. Немалая часть бобов оказалась на полу – это означало чистые убытки. Однако после всех перемещений на столе осталась солидная куча бобов, а когда Джек узнал, что каждый соответствует ста пиастрам, то вынужден был признать, что план, придуманный Мойше в Алжире, был всё-таки неплох.
Джимми, Дэнни и Томба тем временем съездили в разные необитаемые места и откопали серебряные слитки, чтобы отдать Мойше его долю. За неимением банков активы приходилось тщательно зарывать в землю.
Пятого января 1702 года Мойше и два десятка его спутников надели санбенито и, сев на мулов, выехали из города в направлении Новой Мексики. Джек отправился их проводить. Когда церковная колокольня скрылась из вида, все, кроме Джека, сняли санбенито и колпаки, после чего сложили из них костёр. Джек каждому пожал руку, а Мойше обнял и, пока слёзы смывали пыль с его лица, сделал несколько нелепейших обещаний, например, что, купив себе в Англии графский титул, приедет в Новую Мексику погостить. Прощание длилось долго; самые горькие мгновения наступили, когда Мойше сел наконец на мула и развернул его к северу. Джек ещё долго стоял у костра, следя, чтобы санбенито сгорели полностью, и глядя, как пыль от каравана тает в голубом небе: пепел в пепел, прах в прах…
– Ртуть в серебро, – сказал он, поворачиваясь к городу. – Затем Джек в Лондон.
– Насколько я понимаю, осталось забрать последнюю ртуть с мыса Коррьентес, доставить её покупателям и привезти серебро в Веракрус, – сказал Эдмунд де Ад в тот вечер, когда они сидели в харчевне и пили пульке.
– Это куда сложнее, чем ты думаешь, – проворчал Дэнни.
– Напротив, я считаю, что это чересчур сложно для человека с моими слабыми способностями, – сказал де Ад. – Здесь я вам только помеха. В Веракрусе я мог бы подготовить почву к тому времени, когда, Бог даст, туда придёт «Минерва».
– Так отправляйся в Веракрус, – предложил Джек.
– Мне было бы интересно там побывать, – ответил де Ад. – По-настоящему он зовётся Новый Веракрус. Старый почти двадцать лет назад сжёг до основания безжалостный разбойник и негодяй по прозвищу Десампарадо…
– Эту историю я уже слышал, – сказал Джек.
Чтобы завершить все дела «Минервы» в Новой Испании, потребовалось несколько месяцев. Джек, Джимми, Дэнни и Томба перебрались в пограничный городок Сакатекас, где никто не возмущался, что Джек ходит без санбенито, а если и возмущался, то помалкивал – в городе, где все всегда вооружены до зубов, опасно делать замечания. В Европе Джеку льстила и даже помогала репутация головореза, которую он снискал у лордов, леди и богатых негоциантов. Однако жизнь в обществе головорезов оказалась если не опасной, то утомительной. Поэтому он не стал задерживаться в пограничном городке, а собрал караван мулов и отправился через Сьерра-Мадре-Оксиденталь на мыс Коррьентес за остатками ртути и книгами ван Крюйка, спрятанными в горах, чтобы их не изъяла и не сожгла инквизиция в Акапулько или Лиме.
Обратный путь в Сакатекас оказался исключительно опасен, поскольку на перевалах путников подстерегали по меньшей мере три шайки десперадо. Однако Джимми и Дэнни, обогнув половину земного шара и повоевав бок о бок с членами малабарской воинской касты, стали специалистами по путешествиям через враждебные горы. А Томба, бежавший с сахарной плантации на Ямайке и с тех пор немало странствовавший в краях, недружественных к чернокожим бродягам, приобрёл хитрость, которую Джек назвал бы восточной. Он ничему не мог бы научить этих трёх парней, только время от времени напоминал, что они не в Индии и каждому отпущено лишь по одной жизни на брата. Молодёжь весело пропускала его слова мимо ушей, а может, считала их доказательством, что Джек к сорока одному году превратился в докучного старика, беззубого в прямом и переносном смысле.
Дорога через горы была отмечена несколькими тщательно спланированными сражениями, когда разбойники, расставившие им западню, сами оказывались в западне, и многие головы отлетели, снесённые звенящей катаной. Вернувшись в Сакатекас, путешественники обнаружили, что окружены легендой, какую Джек не прочь был бы оставить по себе, но которая сейчас только мешала.
В салуне, где они обосновались, его ждало письмо. Хозяин сказал, что оно адресовано Джеку и Мойше и доставлено с юга гонцом. Мойше и Эдмунд де Ад давно уехали; во всем городишке читать умел только священник. Но священник, если ему назваться, выдал бы Джека инквизиции за то, что тот не носит санбенито и не ходит к мессе. Джек спрятал послание в сундук с книгами ван Крюйка и заново запечатал крышку.
Теперь у них была тонна ртути (которую предстояло доставить на рудники и обменять на серебряные чушки) и несколько тонн серебра в десятке тайников. Всё это предстояло переправить в Веракрус. Только безумец повёз бы такое богатство одним караваном, поэтому его перетаскивали челночным способом из тайника в тайник в общем направлении Веракруса. Для столь сложной задачи требовались способности Мойше или Врежа Исфахняна; Джека она выматывала вконец. Не раз он просыпался среди ночи от мысли, что они забыли про какой-то тайник.
Одна или две простые заботы прежней Джековой жизни, как светлая и тёмная части вуца, ковались и сплющивались, складывались и снова ковались столько раз, что превратились в хитросплетение завитков, которые невозможно проследить или назвать рисунком. В мозгу остался расплывчатый образ, который можно было описать лишь каким-нибудь общим серым словом вроде «сложность». Однако если бы
