для таких глупцов, как я, перед главным входом, с обоих сторон от него, было начертано на латыни: «Святейшая Латеранская церковь, всех церквей города и мира мать и глава». Ну, чтобы глупых вопросов не возникало, что это такое. Немного помпезная надпись, но… пожалуй, справедливо. Ибо выглядело всё внушительно. Я бы сказал, весьма внушительно! Я мысленно прикинул, и у меня получилось, что если всем римлянам вдруг придёт в голову прийти в этот храм одновременно, то думаю… думаю, всем места хватит!
У специальной коновязи крестоносцы спешились, девушки вышли из кареты. Видели бы вы, каким взглядом провожал нас кучер Трогот! Ему выпало охранять карету и лошадей, в то время, как остальные могут увидеть не кого-нибудь, а самого папу римского! У него слёзы на глаза навернулись, но спорить он, конечно, не посмел.
Монах, который был нашим проводником, подошёл к дверям церкви и постучал особым образом: тук-тук… тук… тук-тук. И двери отворились. Монах-проводник поклонился и пошёл восвояси. А дверь открылась шире и нас окинул внимательным взглядом другой человек в монашеском одеянии. Крестоносцы одновременно, как и учил Марциан, поклонились. Но не очень глубоко. Тот поклонился в ответ:
— Меня зовут Макарио Томмазо и я смиренный писец канцелярии Его Святейшества. Прошу следовать за мной, господа!
О-о-о!!! Внутри Латеранская церковь тоже выглядела потрясающе и величественно! Можно сказать, подавляла все земные чувства. Громадные стены, убегающие в самые небеса, украшенные бесчисленными картинами, где-то там, в небесной дали, величественный и, кажется, безразмерный потолок, поддерживаемый огромными, зелёными колоннами, и опять же, картины, картины, картины… А пол?! Вперемешку, белый мрамор и красный гранит — я понял, почему папа не любит шпоры! По таким полам шпорами — это святотатство!
Мы шли, и шаги гулко отзывались эхом со всех сторон, такая великолепная акустика оказалась в этом храме. А мы всё шли и шли, а церковь всё не кончалась и не кончалась… Мне отчего-то пришла на ум аналогия с группой муравьёв, бодро шагающих друг за другом в большом глиняном кувшине. Ну, ладно муравьи, они своим куцым умишком не понимают куда попали, оттого и не волнуются. А я волновался. Жутко волновался. Вот он шанс! Не упустить бы, только бы не упустить!
Мы подошли к беломраморной лестнице и наш проводник благочестиво перекрестился, глядя на неё. И крестоносцы синхронно повторили этот жест. Э-э-э… я что-то не понимаю? Они крестятся не перед распятием, не перед изображением Христа или святого, а перед лестницей?[2]
— Прошу тех, кто не входит в состав посольства остаться здесь, — мягко попросил Макарио, — Остальных прошу за мной дальше…
Но на лестницу мы не пошли, а свернули перед ней в сторону. И, запутанными переходами, какими-то длинными коридорами, вышли к заветной двери. Всё просто: перед дверью стояли два охранника в жёлто-чёрной форме, с алебардами.
Нет, похожие охранники нам встречались и раньше, в коридорах, и один из них, правда, не с алебардой, а с мечом, как-то незаметно присоединился к нашей процессии, но те охранники разгуливали по коридорам, держась попарно, а здесь стояли, охраняя конкретную дверь. Чего ж неясного? Макарио Томмазо шагнул к дверям. Охранники сдвинули алебарды.
— Пропустить! — разрешил тот, с мечом.
Алебарды раздвинулись. Макарио почтительно постучал.
— Войдите! — послышалось из-за двери повелительное.
Макарио чуть толкнул дверь и сделал пригласительный жест.
* * *
Папа работал. И с первого взгляда было видно, что это папа. Во всяком случае, на его голове была папская тиара — трёхъярусное сооружение, украшенное самоцветами, и каждый ярус с особыми зубчиками. В общем, всё это подозрительно напоминало три короны, надетые одна поверх другой…[3] Папа сидел на троне, стоявшем на возвышении, перед ним установили ажурный столик, вроде пюпитра для нот, а на столике лежала стопка бумаг, стояла чернильница с пером, горела свеча и лежал продолговатый кусок сургуча. А рядом стоял ещё один монах-писец, держа в руках огромный ворох бумаг. По всей видимости, предназначенных для изучения папой.
К чести папы — он не стал нас томить. Показывать свою значимость и занятость работой. Он утомлённо потёр переносицу и негромко сказал:
— Оставьте нас пока, брат Францеско, я посмотрю ваши бумаги позже. Нет, эти бумаги пусть пока останутся здесь. Я… ещё подумаю над ними!
Францеско низко поклонился и исчез за одной из многочисленных портьер. Вместе с ворохом бумаг. Оставшиеся на столике бумаги, папа аккуратно свернул в трубочку и перевязал шнурком. Предусмотрительно! И раньше было трудно заглянуть в эти бумаги, поскольку они находились выше уровня глаз, но теперь, даже если папа случайно, неловким движением, сбросит бумаги со столика, всё равно, никто не узнает, над чем трудился папа римский…
— Подойдите, господа! Я слушаю вас.
Крестоносцы дружно, заученным движением, поклонились. Потом брат Марциан сделал шаг вперёд и поклонился ещё раз, отдельно. И принялся говорить. Он говорил про Великую войну, про несчастье во время Грюнвальдской битвы, когда Господь отвратил от крестоносцев лице свое, про защиту Мариенбурга, когда милость Господня снова явилась во всей силе… я не слишком вслушивался. Я жадно рассматривал папу.
Некоторые говорят, что внешность обманчива, и что нельзя судить о человеке по его внешности. Это и так и не так. К примеру, вы не сильно ошибётесь, если предположите, что человек, покрытый шрамами, участвовал во многих битвах. Может, и не так. Может, его побило о камни, когда он вздумал купаться в неподходящую погоду? Но чаще вы окажетесь правы, чем ошибётесь. Так и с другими признаками. Каждый из них может быть истолкован по разному, но собранные вместе, они могут поведать о человеке, о его характере, привычках, образе жизни. Прибавьте к этому манеру говорить, жесты, позу… Вам многое откроется, если вы умеете читать эти знаки!
Папа был стар. Я бы уверенно дал ему за семьдесят лет. И всё же, он вовсе не выглядел дряхлым. Наоборот, для своих лет, вид у него был бодрым и активным. Высок, дороден. Два подбородка… любит поесть или болен? Есть такие болезни, когда человек начинает толстеть не от обилия пищи, но это болезненная полнота. Хм… цвет лица и в самом деле… бледный. При здешнем жарком климате — странно! Впрочем… он же не бегает по улицам? Он больше времени проводит в помещениях?
Крупный, мясистый нос, но это, скорее, местная особенность. Я обратил внимание, что здесь, в италийских городах, почти все жители имеют крупные носы…
Умные, чуть водянистые, карие глаза за стёклами очков. Есть глаза бегающие, есть глаза, как у змеи, уставятся на что-то и не моргают, есть всякие
