Так они с Внешкольца анализировали состав глыб «открытки». Еще до Оживления ее.
В начальных опытах Имярека и состав-то был не важен. Весило иное: исходно под остриями и лезвиями электродов (НПВ-молотов) за толстым стеклом вакуумного колпака лежит и светится немного вещества, крупинка – не важно даже какого. Твердого. Затем полевой удар в миллионы вольт, на всю катушку – верхний предел: метровый молниевый разряд через все изоляторы в гирляндах и штырях, ясно, что больше не выжмешь.
И потом, после возврата в нормальное для крыши К150, в интервал зримого свечения… там сияет уже не крупица, а кучка; во много раз больше. Или лужица – в неудачных опытах, где Дробление давало настолько сильную радиоактивность, что от ее тепла сами вещества плавились. Вот эту кучку нового вещества требовалось дистанционно анализировать.
(«Неудачные» – по взыскательному определению того же НетСурьеза. Сколь многие физики душу бы черту продали за такие «неудачи».)
Дробление с большой буквы – он так назвал процесс. («А то у них, видите ли, Сауна с большой, Столовая, где вкусно и помногу накладывают и платить не надо, тоже с большой… хе!»)
Соответственно, и бетонный ящик под прицелом ЛОМов – лаборатория Дробления. А если короче и в духе Свифта, то Лабдробдриб. Заглядывал Гулливер во что-то похожее. Нет, серьезно.
2
К этому времени НетСурьез понял, что опасения преувеличены, страховать опыты в бункере нацеленными Ловушками не было нужды. А тем более держать там человека. Вселенная не против: валяйте.
Первые результаты он и показал освобожденному от «стремы» Панкратову.
– Ну? – сказал тот.
– Гну, – ответил НетСурьез. – Ты еще вякни: ну и что?
У него теперь выработался такой стиль общения. Он стал гордый.
– Объясни, – сказал Миша.
– Что объяснять! Кладем мало, получаем много. И не надо будет в МВ лезть за веществами, или за Марс, или в горы, сами наделаем.
– А законы сохранения?
– Чего?
– Да всего: энергии, вещества, импульсов…
– …носорогов во Вселенной… – НетСурьез сощурил голубые глазки.
– Может, и их. Вселенная велика. Так как с ними?
– Да-да, конечно! Как говорил великий помор Ломоносов: ежели где чего ковды прибудет, товды в другом месте стольки убавится. Академическое «держать и не пущать».
– Вот именно. И наоборот.
НетСурьез постучал ладонью у локтя выразительно согнутой руки, показав, что для него все эти «ковды-товды».
– Хватит выпендриваться, расскажи толком.
– Понимаешь, главное дело, мы воспринимаем мир неправильно. Пространство – не пустота. Настолько не, что там всего куда больше, чем в зримом мире. И частиц, и атомов. Дирак доказал восемьдесят лет назад, а до сих пор не дошло. Важно уметь взять. Взять можно всяко: можно по Дираку, можно по Пецу…
И рассказал, как рвать «ядерные нити» на многие кусочки трилионным сверхкрутым НПВ.
Пока рассказывал, это были словеса. Но затем подвел к стенду, показал.
Извлекли образцы, смотрели, взвешивали. Впечатляло.
Хоть и впечатлило, но Панкратов вида не подал; критически осмотрел стенд.
– Электродная система многоступенчатой, до триллионных К, концентраций пространства-времени… моя, от ЛОМов, от ГиМ-3?
– Ага.
– А ты меня на шухера ставил.
Теперь НетСурьез сказал:
– Ну и что?
– Да нет, ничего. Используешь мои идеи, а меня на шухера…
– Вспомнил, спохватился! Весь институт эти идеи гонит, пора привыкнуть.
Миша поднес к кучке под электродами счетчик Гейгера: тот сильно затрещал.
– Радиоактивны, куда они годны! Создашь – и распадутся.
– А ты хотел сразу стабильность, тишь да гладь после такого НПВ-удара! Надо искать режим. Взялись!
3
429-й день Шара
День текущий: 7,367 декабря, или 8 декабря, 8 час 5 мин Земли
111-й день (120 гмксек) дрейфа М31
На уровне 24: 8 + 8 декабря
22.032 суток от Момента-0
740166000 шторм-цикл МВ
Они четыре К-месяца искали этот режим.
…Клали под колпак все новые образцы. Обеспечили вакуум (с ним, самым идеальным, межзвездным из МВ было просто: все рядом). От К100 к триллионным – яркая точка сникала в ничто. НПВ-удар полевым «молотом» – возврат к К100: светится изрядная кучка. Проверили и ее – снова радиоактивна.
В исходной крупице была глина. В финальной кучке смешались спектры многих веществ, от углерода (больше всего) до ванадия. И все никуда не годилось, только в свинцовый контейнер. Даже в канализацию спустить нельзя.
– Слушай, теперь важна количественность, – сказал Панкратов. – Режимы с числами. Все фиксировать, все считать. Иначе стабильные не выделим.
– Компьютер нужен.
– Конечно. Даже два. Это мы мигом. Считать будем отдельно, на совпадение.
…Они в Лабдробдриб ходили голые и медленно, с экран-очками на глазах. Настолько круты барьеры на стенде с НПВ-молотом, что, невзирая на экраны, даже малые просачивания К-триллионного пространства оттуда, К-утечки, могли скрутить в бараний рог. Носить одежду, даже плавки, просто не имело смысла: все рвалось в клочья от каждого чуть ускоренного движения тела; даже от перемещения рядом металлического – то есть проводящего и тем искажающего поля – предмета.
«Эдак одежды не напасешься!» – решили оба, снимая с себя очередные клочья.
Наиболее чутка к просачиваниям была область глаз: в них начинало давить, двоиться, возникала расплывчатая радужная окантовка предметов. Поэтому и наскоро сочинили и нацепили довольно громоздкие очки с электронными приставками.
В лаборатории было холодновато, об отоплении не позаботились: как включенные приборы нагреют воздух, так и ладно. Но и это их бодрило.
Тот, кто удалялся от края бункера в центр, к стенду с нависающими остриями электродов, уменьшался; движения его становились суетно-быстрыми.
И понятно, постоянно оба они, Миша и Имярек, были начисто «выбриты», без бровей и ресниц, без волосинки на груди, подмышками и внизу. Младенцы неопределенного возраста.
Но Але Миша был дорог и такой, может даже более.
…И ему не надо вниз, в ту квартиру. Спуститься на сто сорок четвертый, в гостиницу, в свой люкс, поесть, поспать, приласкать жену (она, спасибо ей, всегда подгадывала в нужное время), обсудить и проверить дела семейные – и отослать вниз. К детям. Нечего здесь расходовать зря жизнь.
– А через часок снова сюда? – звонким, чуть вибрирующим голосом уточняет Аля; она снова распышнела, груди торчком. – Или не надо?
