17 января 1966 г,
В. Ш-ву
Дорогой тов. Ш-ов!
Говоря о неудаче своей попытки поступить в Литературный институт, Вы с горечью замечаете, что Вам «не понятно, как могли одни и те же люди и по поводу одних и тех же стихов, только в разное время, так разойтись в оценке». Увы, это совершенно понятно и естественно: поступили стихи других авторов, появилась требовательность в отношении качества и т. п.
Что же касается самих присланных Вами стихов, то, к сожалению, их можно было бы не читать далее, прочитав лишь начальную строку:
Поезд рельсы губою лижет…
Но я прочел и должен сказать, что они архиплохи: ни чувства слова, ни отчетливого смысла, бог весть для чего рассеченные на отдельные слова строчки — до смешного:
Больше всего
На счету битых
У, казалось бы,
Слабого быта…
Для чего Вы выделяете в особую строку это «У, казалось бы», — догадаться невозможно.
Словом, сетовать Вам по поводу отклонения таких стихов не приходится. Это не только не поэзия, но даже не образец элементарно правильной родной речи.
Но хочу еще добавить, что даже будь у Вас стихи получше, я не рекомендовал бы Вам стремиться непременно в Литинститут. Поэты не рождаются в литинститутах, а вообще поучиться бы Вам не мешало, — возраст еще позволяет.
Вот все, что могу сказать по поводу Вашего «крика души».
Желаю всего доброго.
15 февраля 1966 г.
Ю. М. Чернову
Дорогой Ю. М.!
Вынужден Вас огорчить.
В стихотворении «Неудача» Ваше содержание заслоняется чуждой ему интонацией.
Неудача моя, неудача,
Никуда не уйти от тебя. —
вслушайтесь:
Голова ль ты моя удалая,
Долго ль буду тебя я носить.
И когда в концовке Вы утверждаете:
Неудача моя, неудача, —
Ты ступенька к удаче моей, —
то «музыка» этого двустишия находится в резком несоответствии с этим утверждением, — тут энергия и решимость к труду и преодолению неудачи только в «словах», а «музыка» другая — вялая, унылая.
Это один из самых трудных «секретов» поэзии — соответствие музыки содержанию. Он Вам здесь явно не дается.
«Записная книжка», также мертвенная ритмически, напоминает множество каких-то сходных стихотворных мотивов.
«Белые стихи» рассудочны, описательны и не глубоки. Может быть, только одна строчка о желуде:
Могучий дуб до срока дремлет в нем —
обладает каким-то поэтическим зарядом.
Белые стихи не должны легче писаться, чем рифмованные, наоборот, в них отбор и постановка каждого слова требует куда большей строгости, выверенности. Но главное, главное — значительность, необходимость содержания, — без этого — просто проза, расположенная не сплошным честным текстом, а в порядке стихотворных строчек. Простите, не имею возможности быть более подробным.
Желаю вам всего доброго.
15 февраля 1966 г.
Ф. П. Б-ку
Уважаемый Ф. П.!
Первое: при всех обстоятельствах и независимо от степени Вашей литературной опытности, Вы хорошо сделали, что написали свои записки. Это не только Вам дало известное удовлетворение выполнением своего долга, но так или иначе войдет в число тех «человеческих документов» эпохи, какие написаны или пишутся сейчас многими людьми незаурядных биографий.
Второе: решительно нет необходимости выезжать Вам лично в Москву для вручения мне рукописи, тем более что я не могу Вам гарантировать, что Вы застанете меня в Москве, и уж во всяком случае, не смогу, бросив все дела, приняться за Вашу рукопись, она будет ждать своей очереди среди себе подобных, а их всегда избыток. Судя по тому, что письмо Ваше машинописное, Вы располагаете возможностью представить рукопись в машинописном виде, а следовательно, на всякий крайний случай (таких случаев вообще не бывает) Вы будете иметь второй экземпляр.
Присылайте по адресу редакции, что гарантирует большую сохранность во всех смыслах.
Собственно, Вы должны были сделать это, как делают все наши авторы, не испрашивая специального разрешения.
4 марта 1966 г.
Н. Ф. А-ну
Уважаемый Н. Ф.!
Стихи прочел все подряд — к сожалению, характеристика их, данная в приложенном Вами письме рецензента, в основном и главном правильна.
Главная их беда, по-моему, в отсутствии темы, серьезного повода для выступления в стихах. А еще Пушкин говорил, что на воспоминаниях об ушедшей молодости далеко не уедешь.
Напрасно Вы ищете причину своих неудач вовне, а не в себе самом и с недопустимой безапелляционностью судите о людях, критически отозвавшихся о Ваших стихах.
Конечно, поскольку Вам известно, что я «весьма легко вошел в литературу», Вам и мое заключение может показаться «холодным, бездушным и черствым». Но тут уж ничего не поделаешь.
26 сентября 1966 г.
Е. Ф. О-ку
Дорогой тов. О-к!
Рассказец Ваш прочел. Пожалуй, Вы имеете данные, чтобы писать, есть чувство языка, природы, известная зоркость на детали и т. д., но все это еще в зачаточном только, ученическом смысле. Вас выдает наивное стремление произвести эффект неожиданностью, заготовленной для читателя. А читатель, например, с той же минуты, как Вы назвались журналистом, приехавшим описывать героиню, и сели в сани с дедом и девушкой, уже знает что к чему, и ему неинтересно.
Вы мало читали, Вы еще не оперлись
