Глава 60
Слух о том, что происходит нечто чрезвычайное, быстро распространился по Ватикану. «Что-то происходит или вот-вот произойдет!» — говорили одни. «Кардинал Феодосий-то сидит с глухоманом у лестницы возле базилики и ждет чего-то. А чего?» — недоумевали другие. «А это слышали, самое новенькое? Джилл и Теннисон в раю побывали и, того гляди, вернутся! Они принесут добрую весть, весть о том, что это действительно рай. Они скажут нам, что Мэри не ошиблась, что она говорила нам правду!» — ликовали третьи.
Были и такие, кто пытался урезонить чересчур зарвавшихся. «Вы ошибаетесь, — твердили они. — Верить, что кто-то может побывать в раю во плоти, — это же полное противоречие со всеми установками Ватикана! Рай — это великая тайна, рай — не от мира сего, он лучше и выше мира». А некоторые утверждали, что Джилл и Теннисон — посыльные, лазутчики Феодосия и других кардиналов, которые не верят, что рай существует, или не хотят верить. «Что делать? — спрашивали они, — Поверить им — значит распрощаться с поисками знания. Если рай есть, значит, всякие знания — чушь, чепуха, пыль под ногами, полная никчемность. Найдется рай — и никаких знаний не надо будет никому. Нужна будет только вера».
Садовник Джон спустился по лестнице от базилики и встал перед кардиналом как вкопанный.
— Ваше преосвященство, — процедил он, — вы имели честь беседовать с его святейшеством?
— Имел, имел, — добродушно согласился Феодосий, — У кого из нас больше прав на такую честь, Джон?
— И в разговоре с ним вы обвинили меня в предательстве Ватикана?
— Да, — невозмутимо ответил Феодосий, — я обвинил тебя во вмешательстве в дела, к твоей компетенции не относящиеся.
— Сохранение веры — дело каждого из нас! — крикнул Джон.
— Согласен. А вот кражу кристаллов и убийство ни в чем не повинного человека я бы делом каждого называть не стал, — жестко проговорил Феодосий.
— Вы меня в этом обвиняете?! — взвизгнул Джон.
— И ты имеешь наглость и дерзость отрицать, что был инициатором и лидером богословской смуты? Ты берешься утверждать, что это не ты затеял кутерьму с канонизацией Мэри?
— Это была не смута! — вскричал Джон, мотая головой, — Это была искренняя, честная попытка вернуть Ватикан назад, на тот путь, что вырабатывался в течение стольких лет! Церкви была нужна святая, и я подарил ее Церкви.
— Для меня это была смута, — сказал Феодосий, глядя в глаза Джону, — Ты поднял на дороге соломинку и вознамерился пощекотать ей в носу у Церкви. Ты — самонадеянный тупица. Ты думал, что рассказ безумной женщины поможет тебе осуществить святотатственные замыслы!
— Я бы воспользовался чем угодно, — гордо сказал Джон, — чтобы вернуть Ватикан на путь истины.
Он развернулся и быстро пошел вверх по лестнице, но почти сразу остановился, обернулся и спросил:
— Вы потребовали от его святейшества, чтобы меня понизили в должности и осудили на послушничество, если окажется, что это не рай?
— Именно так, — подтвердил Феодосий, — И будь уверен, я лично прослежу, чтобы это было исполнено.
— Сначала докажите, что это не рай! — выкрикнул Джон. — А не докажете — то же самое будет с вами!
— Полагаю, что ты поменял нас ролями, — спокойно ответил кардинал, — Полагаю, это тебе, а не мне придется доказывать, что место, где побывала Мэри, — рай.
— Как же так вышло, ваше преосвященство, что рай стал вам так ненавистен?
— Ненавистен? Почему — ненавистен? Вовсе нет. Искренне надеюсь, что рай существует. Только не такой, о каком мечтал ты.
Джон резко повернулся и пошел вверх по лестнице, не оглядываясь.
А слухи ползли и ползли…
«Видали? Кардинал Феодосий сидит на табуретке! Где это видано, чтобы кардинал на табуретке сидел? Я слышал, что это наказание, епитимья, что его святейшество наказал Феодосия и теперь он все время будет у всех на глазах на табуретке сидеть, точно вам говорю, не сойти мне с этого места!»
«А глухоман? Глухомана-то зачем принесло? Тут ему делать нечего! Нет, вы посмотрите, сидят рядышком, как закадычные дружки! Подумать только: кардинал, его преосвященство, и хищный зверюга. Ох-ох, не так тут все просто, помяните мое слово…»
Другие возражали: «Не забывай, это же тот самый глухоман, что принес Декера и Губерта домой, и никакой он не зверюга, он умеет разговаривать, я сам слышал. Он добрый».
«Принес домой! — всплескивали руками первые. — А что ему еще оставалось, подумай! Он же сам их, поди, и прикончил, как того молодого доктора!»
Слухи, слухи, слухи…
Ватикан начинал медленно сходить с ума.
Остановились все работы. Вокруг эспланады собирались толпы народа, но центральная часть площади оставалась пустой — почему-то, повинуясь какому-то неясному, необъяснимому инстинкту, все решили, что если что-то и произойдет, то именно здесь. Лестницу, спускавшуюся от базилики, заполнили роботы. Дровосеки, сборщики урожая, пастухи, стригали, операторы паровых котлов — все побросали работу и собрались здесь. Люди из поселка оставили домашние дела и взобрались на колокольню. Кому-то взбрело в голову раскачать колокола, поднялся трезвон — неритмичный, безумный, — он продолжался до тех пор, пока сам кардинал Феодосий не встал с табуретки и не взбежал по лестнице, чтобы отдать приказ прекратить это безобразие. Пришли даже некоторые из Слушателей, которые крайне редко показывались на людях, но тут и они не выдержали. Поспешно сформированная бригада техников, лишенная всякого руководства, водрузила на фасад базилики громадный видеоэкран и подсоединила его к одной из тех комнат, где Папа давал аудиенции. Через несколько минут на экране появилось бесстрастное, неподвижное лицо Папы. Он молча присоединился к ожидавшим.
Ничего не происходило. Шли часы, а ничего не происходило.
Постепенно шумевшая, гудящая и перешептывающаяся толпа умолкла. Все застыли в ожидании. Казалось, даже солнце в небе остановилось, прервав свой путь к закату. Напряжение росло с каждой минутой.
— Вы не могли ошибиться? — спросил Феодосий у глухомана. — Не было ли в послании ошибки?
— Я передал все как было в послании, слово в слово, — ответил глухоман.
— Значит, что-то случилось, — встревоженно проговорил Феодосий. — Я чувствую, случилось что-то нехорошее.
«Слишком уж я был уверен, — думал он, — что все будет хорошо. Что эти двое вернутся и принесут добрую весть, и в Ватикане все станет по-старому, и прекратится эта кутерьма со святыми и раем…»
Думая так, он пытался успокоить себя, не поддаваться отчаянию.
«Если даже что-то не так, если произошло что-то плохое, это же не навсегда. Я сам и еще кое-кто в Ватикане, пускай нас будет немного, поддержим огонь, который разгорится от искры надежды. Ватикан не погрузится в темную бездну, не погибнут в ней безвозвратно крупицы жизни. Когда-нибудь, через много веков, люди устанут от стерильной святости и вернутся к поискам знания, а это приведет их в конце концов к истинной вере. Но если когда-нибудь, в далеком будущем, выяснится, что истинной веры на свете не существует, лучше узнать об этом и открыто принять, чем притворяться и двуличничать, утверждая, что такая вера должна быть обязательно».
