я не хочу просить. – У него в глазах блеснули слезы, но он заморгал, прогоняя их, прежде чем они успеют скатиться на щеки.
92
Разломить хлеб
25 НОЯБРЯ
Урэй, штат Калифорния
Наступил День благодарения, принесший дюйм свежевыпавшего снега, поэтому все устроили подобающий праздничный ужин, устроившись в подвале общественного центра.
– Кто-нибудь уже шутил про «тайную вечерю»[170]? – прямо с порога спросил Дав.
Как выяснилось, никто. Он стал первым. Многие рассмеялись, причем искренне, потому что люди готовы смеяться даже перед лицом ужаса, трагедии и скорби. И как совершенно верно выразилась Сэди: «Мы смеемся, чтобы не плакать».
Затем последовали тосты. Вино, пиво и виски ходили по кругу, стекло звенело о стекло – дзинь. По случаю праздника удалось приготовить индейку – Марьям и Дав подстрелили двух диких птиц в горах (Марьям заметила, что эта порода называется «меррьемской индейкой», на что Дав ответил: «Значит, это сама судьба»), – маринованную и запеченную в глиняной печи, которая имелась у Дава дома. Также на столе были корнеплоды, морковь и ямс, плюс начинка из черствого хлеба; кости пошли на бульон, а в кладовке нашлось несколько банок с клюквенным соусом. Люси Чао, работавшая поваром в ресторане, испекла тыквенный пирог и булочки.
Все смеялись и много говорили. Разумеется, участвовали в праздничном ужине не все – страшные реалии были еще слишком свежи в памяти. Больной сын Мэттью оставался в тюремной камере, а жена пастора пропала – быть может, она мертва, быть может, убита. Не находя себе места, Мэттью попросил помолиться о тех, кого больше не было, что было очень странным для человека, потерявшего веру, – однако все помолились, постаравшись не упоминать Бога. Затем выпили, поминая погибших.
В конце все выпили за Арава, который их спас.
Бенджи не находил себе места. У Сэди появились первые внешние симптомы «белой маски» – следы коварной болезни, которая разрослась настолько, что уже не помещалась внутри и выпустила кончики своих белых щупалец из ноздрей. Сэди побледнела и осунулась, хотя настроение у нее оставалось бодрым – она наслаждалась праздничным ужином больше всех, постоянно шутила и рассказывала смешные случаи о том, как росла в Лондоне и как создавала «Черного лебедя». Радостно улыбаясь, она прижималась к Бенджи, положив руку ему на колено. Ночью они занялись любовью в своем номере в «Бомонте», согретом печкой на дровах; за окном дружно подмигивали звезды и искрился снег, и они старались забыть, что скоро, очень скоро один из них умрет, а второй останется один – но ненадолго.
93
Быть или не быть
ЗИМА
Урэй, штат Колорадо
Шли дни, сливаясь в месяцы, сливаясь в годы.
Один за другим люди покидали этот мир, потому что таков порядок вещей.
Но только это было не так.
94
Восхождение
ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ, В МАЕ
Урэй, штат Колорадо
Это было все равно что вынырнуть из холодной воды. Выгнуть тело, поднять голову, жадный глубокий вдох, втягивающий вееееесь кислород, которого так не хватало. Затем быстро наступил озноб.
Шана скатилась со своей кровати в гостинице «Бомонт», клацая зубами. Она ощутила рвотные позывы, но поскольку в желудке у нее ничего не было, все закончилось кашлем, исторгнувшим из нее серую пену. Сознание приходило и уходило, пульсируя черной волной. Шана попыталась подняться на ноги, ухватившись за дверной косяк. Попыталась крикнуть, позвать кого-нибудь. Но затем все вокруг поплыло. Окружающий мир устремился навстречу – она ударилась головой об пол. Появился звук. Ее сердце, стучащее все громче и громче…
Нет. Не ее сердце. Шаги. Кто-то бежал. Спешил к ней.
Шане в уши ударил чей-то голос, искаженный, приглушенный. Чьи-то руки подхватили ее. Но было уже слишком поздно. Нахлынувший мрак полностью завладел ею. «Обратно в Черную комнату», – подумала Шана…
* * *
Снова пробуждение. Снова судорожный вдох. Снова резкая попытка усесться.
Шана лежала в своей кровати в «Бомонте». Первой ее мыслью было то, что это какой-то повторяющийся бред, что она заново переживает одно и то же мгновение – опять вынырнула из пустоты. Однако теперь все было по-другому. Без озноба, без скатывания с кровати, без попытки изрыгнуть из себя слюну.
В руке у нее торчала игла от капельницы. Рядом стояла тележка, какие можно увидеть в библиотеке, тележка для книг, а на ней лежало всевозможное медицинское оборудование, назначения которого Шана не знала. Дверь в комнату открылась, и вошел кто-то – ее спаситель? Сначала Шана его не узнала. Высокий и худой, с седой неухоженной бородой, глаза запали глубже, чем она помнила. Внезапно до нее дошло.
– Бенджи?
– Здравствуй, Шана.
Бенджи печально улыбнулся.
Они крепко обнялись.
* * *
– Твой ребенок здоров, – сказал Бенджи. – По крайней мере, насколько я могу судить. Оборудования у меня здесь мало, но вскоре я привезу все необходимое из Риджуэя.
Почему-то Шана отнеслась к этому равнодушно – и не то чтобы ей было все равно. Нет. Она порадовалась, по крайней мере абстрактно. Однако все это было бесконечно далеко от того, что волновало ее в настоящий момент. Шана никак не могла сориентироваться, словно ее выхватили из одной эпохи и перенесли в другую. Все вокруг казалось ускользающим, нереальным, еще в большей степени, чем в модели Урэя, – хотя, пожалуй, не так, как это было в Черной комнате, где Шана провела так много времени.
– Я… я по-прежнему не понимаю, что происходит. Я знаю, что пробудилась… но вас… не должно быть здесь и… – Ее голос дрогнул. Перед глазами все поплыло. Мрак грозил снова поглотить ее.
Подхватив ее, Бенджи дал ей попить. Шана выпила воду, жадно, взахлеб, только тут поняв, как же ей хотелось пить. Холодная вода, попав в желудок, лишь подчеркнула полную пустоту там, и внезапно ее охватило чувство голода.
– Ты хочешь есть? – спросил Бенджи.
– Если честно… хочу.
Улыбнувшись, Бенджи сжал ей руку.
– Я так и думал. Все остальные, пробудившись, также хотели есть.
– Остальные?
– Да, – сказал Бенджи. – Ты пробудилась последней. Остальные лунатики пробудились несколько месяцев назад.
* * *
Дорога пешком от «Бомонта» до общественного центра показалась Шане странной вдвойне – это был реальный Урэй, существовавший у нее в памяти только в виде модели. Он полностью ей соответствовал – слишком идеально, как спецэффект в кино, который кажется слишком естественным, поэтому Шана испытывала некоторое раздражение.
Сам город, как и его модель, принял многих лунатиков, товарищей Шаны по стаду. Они удивленно таращились на нее. Девушка ожидала, что к ней снова будут относиться как к посторонней, однако ничего этого не было. Ей приветливо махали. Кто-то прослезился. Ее окликали, похоже радуясь тому, что она здесь. Вдруг к ней бросилась Мия; ее язык-помело выдал тысячу слов в минуту:
– Твою мать, блин, твою мать, chica, это ты! Мы все думали, что ты пропала, девочка моя, – блин, я так рада тебя видеть!
Она обвила Шану руками. Та снова едва не
