цепкими взглядами нескольких пар глаз я внезапно теряюсь. Пытаюсь глубоко вздохнуть, но грудь стискивает словно железным обручем. Мне нельзя выдать своей растерянности.
— Я скажу позже. Мы еще не единожды соберемся здесь перед Боем, и каждый из нас много раз повторит, что ему следует делать. Как бы там ни было, Диего Адальяро никуда от нас не денется.
Среди собратьев раздаются разрозненные смешки, но быстро стихают. На сегодня я заканчиваю беседу, и мы бесшумно, незаметно, по одному расходимся по баракам. Оставшись один, я устало ложусь на постель и закидываю за голову руки. Закрываю глаза и вызываю в памяти образ красавчика.
Разумеется, самое верное решение — убить его. Разве не этого я хотел все эти годы? Разве не я мечтал долгими ночами, как сверну ему шею, плюну ему на могилу и заберу себе Вель? Разве не для этого я столько времени ждал, пока Вель родит сына, что будет носить фамилию Адальяро?
Если красавчик не погибнет, это будет огромной моей ошибкой. Помимо всего прочего, он из тех, кто никогда добровольно не откажется от права рабовладения…
Однако… Под сомкнутые веки настойчиво проникает укоризненное лицо Вель. Как ни горько это сознавать, но она дорожит своим муженьком. Трясется над ним, как наседка над едва вылупившимся птенцом. Если сенатор Адальяро погибнет, от его крови мне ни за что не отмыться… И уж совершенно точно — Вель мне больше никогда не видать.
Но если он не погибнет и не освободит мне место, увижу ли я ее снова? Так или иначе, я больше не буду ее рабом. Едва ли после всего я буду вхож в поместье, но тогда… Зачем это все, если я навсегда потеряю Вель и детей? Я слишком хорошо ее знаю, чтобы надеяться на силу ее любви и на то, что она откажется от мужа…
Не глупи, Вепрь, не глупи. Диего Адальяро должен умереть. Нет ни одной причины, по которой он может остаться в живых. А Вель… став вдовой, рано или поздно она смирится, привыкнет, простит меня…
Или нет?
====== Глава 49. Бой за свободу ======
Комментарий к Глава 49. Бой за свободу глава пока не бечена
— Поверить не могу! — произносит Вель, широко распахнув глаза и округлив припухшие после жарких поцелуев губы. — Уже завтра все случится! Но ты ведь не бросишь людей на произвол судьбы, как в прошлый раз?
— Ни за что, — уверенно отвечаю я, любуясь ее лицом, детским восторгом в глазах и потрясающей, бесхитростной наивностью. — И завтра я буду среди них.
— А это не опасно? Ты ведь уже давно не выходил на Арену…
— Ну мы же много раз это обсуждали, Вель, — я прикасаюсь носом к кончику ее носа, пытаясь заглушить в себе не к месту возникшие угрызения совести. — Я не стану сражаться. Никто из нас не станет. Мы с предельной осторожностью захватим в заложники сенаторов, сопроводим их в сенат и настойчиво порекомендуем принять закон об отмене рабства. И они примут. С соблюдением всех полагающихся законов, будь уверена.
— Я уверена, — говорит она, глядя на меня немигающими и полными любви глазами. — Иначе и быть не может. Рабство — это отвратительно, противоестественно человеческой природе и противно законам божьим. Дядюшка говорил, что Аверленд не отступится и всегда будет настаивать на отмене этого варварского закона, поэтому север нас точно поддержит. Как только все случится, я отправлю ему письмо. У меня нет сомнений, что свободная Кастаделла станет примером для остальных городов Саллиды, и вместе мы добьемся того, что прежде казалось невозможным!
Не могу оторвать взгляда от ее прекрасного, одухотворенного лица. Даже в темноте видно, как пылают ее глаза, как пышут жаром ее щеки. С нежностью прикасаюсь губами к точеной скуле и вдыхаю запах бархатистой кожи: после недавней неистовой любви он кажется насыщенней и ярче. Мне с трудом удается сохранять разум ясным.
— Я буду там завтра, — вдруг объявляет она, глядя куда-то сквозь меня.
— Что?.. — опешив, приподнимаю лицо. — Ты? Зачем?!
— Я должна быть там, где будешь ты. Не смогу оставить своих людей. Хочу видеть, как они отвоюют свободу.
— Нет, Вель! — выдыхаю я, стараясь подавить в себе вспыхнувший страх. — Тебе нельзя там находиться. Ты должна быть дома, с детьми, дожидаться хороших новостей…
— Я должна, Джай, как ты не понимаешь!
— О боги, Вель! — у меня начинают мелко трястись руки, и я приподнимаюсь на кровати, ерошу пальцами волосы. — Ну почему ты всегда со мной споришь?! Это может быть опасно…
— Но ты ведь сам говоришь, что никакой опасности нет! — с вызовом заявляет она. — Так чего же ты боишься?
— Для мужчины нет, но ты женщина! Тебя могут случайно толкнуть, зашибить, да мало ли что произойдет в суматохе… — мысли судорожно мечутся в голове, и я несу сущий бред, пытаясь ее убедить. — Кроме того, неизвестно, насколько это затянется. Да и как ты поедешь домой? Карету займет твой красавчик, чтобы ехать в Сенат, а ты что, станешь дожидаться его на Арене или пойдешь пешком?
— Я поеду с ним, — упрямо говорит Вель.
— А если мы просидим там до самого вечера, погрязнув в дебатах? Донна Изабель изведется, и дети…
— Ну ладно, ладно, — она недовольно выпячивает губы. — Так мы будем спорить до самого утра. Ложись лучше спать, у тебя завтра нелегкий день.
— Мне нельзя спать, я должен до утра сторожить тебя и детей.
— Тебе нужно поспать, хотя бы недолго. Хочешь, я пока буду нести твой дозор? Клянусь, я не засну, а когда станет совсем невмоготу, разбужу тебя. Идет?
— Идет, — улыбаюсь я и целую ее в губы. Как же хочется, чтобы эта ночь не заканчивалась… Но близится рассвет, а с ним обретают очертания и мои неясные тревоги. — Вель… Ты ведь не совершишь глупости, правда?
— Не совершу, — она ласково трется носом о мою щеку и касается пальцем виска. — Джай…
— Что, душа моя?
— Мы ведь увидимся с тобой… снова? После всего?
— Непременно, Вель.
Я готов молиться всем богам, в которых не верю, чтобы мое обещание оказалось правдой.
— Но как? Мы ведь больше не сможем…
— Я найду способ, предоставь это мне. Не тревожься ни о чем.
Она обвивает мою шею руками, словно обольстительная русалка, и крепче притягивает к себе. Уставшие мышцы помимо воли откликаются на податливость ее обнаженного тела, по бедрам проходит сладкая судорога. Вместо того, чтобы послушно закрыть глаза и опустить голову на пуховую подушку, я сгребаю Вель в
