когда будут обнаружены досье остальных обвиняемых) заключается в том, что облатка, найденная при Бенито Гарсиа, была не той, что отправили через него вместе с письмом в 1487 или 1488 году.
3 ноября старого Са допрашивают в пыточной. Как и его сына, его привязывают к escalera, но одного страха перед пыткой недостаточно, чтобы развязать старому еврею язык. Он упорствует и не желает ничего прибавить к тому, в чем уже сознался, пока палач не подвергает его этой ужасной пытке и не использует один кувшин воды. После этого он наконец дает требуемые сведения, рассказав, в каких именно выражениях поносили распятого мальчика, и признав, что это делалось в насмешку над Страстями Христа. Он говорит, что Тасарте произносил оскорбления, а остальные – вначале евреи, затем христиане – повторяли их. Далее он признается, что ребенка распяли и совершили магический обряд для того, чтобы инквизиторы и все христиане впали в бешенство и умерли[415].
В этот же день к escalera привязывают Хуана Франко; в его случае этого оказалось достаточно, и он удовлетворил инквизиторов своим признанием в поношении распятого мальчика[416].
4 ноября очередное подтверждение этому получают от Хуана де Оканьи, который признается в поношениях и говорит, что первыми их произносили евреи, а затем заставляли христиан их повторять. Он не помнит использовавшихся слов, и никогда не знал бы их, если бы не евреи[417].
Следующим допрашивают Бенито; инквизиторы предупреждают его, что им уже известна вся правда. Он признает, что использовались многочисленные бранные слова, и цитирует их; в целом они согласуются с тем, что уже было рассказано. Его спрашивают, кто первым произносил эти слова. Он отвечает, что первыми были Са Франко, его сыновья и Тасарте (то есть евреи) и что он и остальные христиане повторяли за ними.
Наконец 5 ноября Алонсо Франко целиком и полностью подтверждает то, в чем сознались остальные обвиняемые[418].
Теперь суд быстро приближается к концу. 7 ноября Юсе вновь предстает перед судьями, и (зловещий знак) на этот раз он приходит один. Его советник исчез, признав таким образом тот факт, что ввиду его долга по отношению к Господу для него более неприемлемо защищать того, в чьей «ереси» он сам убежден. С учетом этого сам Юсе, должно быть, понимает, что погиб и должен расстаться с последней надеждой.
В суде присутствует обвинитель Гевара, и доктор Вильяда объявляет, что судьи получили дополнительные доказательства. Он приказывает передать обвиняемому копии последних показаний, полученных в камере пыток, и дает Юсе три дня на то, чтобы выдвинуть возражения по поводу содержания этих показаний. Но Юсе не требуется столько времени. Он понимает, что все потеряно, и сразу признает, что все рассказанное свидетелями о поношениях – правда (за некоторыми исключениями), и что поношения эти были крайне богохульными и оскорбительными. После этого Гевара официально просит суд вынести приговор. Инквизитор Санто-Доминго объявляет заседание закрытым и отпускает обе стороны, велев им вновь явиться в суд через три дня для оглашения приговора[419].
Однако перед этим, 14 ноября, инквизиторы велели привести всех арестованных (за исключением Хуана Франко) в зал заседаний. Там, в присутствии остальных обвиняемых, каждому приказано пересказать свои признания, чтобы добиться таким образом большего единодушия в деталях. Последним вводят Хуана Франко, и теперь он признает, что действительно привез мальчика из Толедо, что они распяли его, как он ранее сознался, что он сам разрезал мальчику бок и вынул его сердце и что его брат Алонсо вскрыл вены на руках мальчика и т. д.; он сознается во всем, а также в том, что после этого он и его брат Алонсо закопали их жертву.
Далее он подтверждает слова Бенито о том, что в тот день, когда они украли ребенка, они вместе ездили в Толедо и что договорились вести поиски в разных кварталах города. Затем он говорит, что увидел мальчика в дверях собора, известных как Puerta del Perdon – как он уже заявлял в своих показаниях (которых у нас нет)[420].
На следующий день Гевара появляется перед инквизиторами с прошением: ввиду показаний против покойного Мосе Франко, Юсе Тасарте и Давида Перехона их преподобия должны приказать записать их ad perpetuam rei memoriam[421], чтобы санкционировать символическое наказание покойных, конфискацию их имущества и ограничение в правах их наследников.
Это происходит 15 ноября. 16 ноября на рыночной площади Авилы разыгрывается последняя сцена затянувшегося разбирательства. Здесь, рядом с церковью Святого Петра, возведены помосты для аутодафе. На одном из них, одетые в отвратительные желтые санбенито, стоят восемь заключенных и три чучела. На другом находятся инквизиторы – доктор Педро де Вильяда и монах Антонио де Санто-Доминго со всем персоналом святой палаты, писцами, обвинителем Геварой, служителями и приставами. Вокруг помостов столпилась большая часть жителей Авилы и те, кто пришел из соседних сельских районов – из этого становится ясно, что об аутодафе было объявлено за несколько дней. Народ настроен против евреев, и на аутодафе присутствует озлобленная и неспокойная толпа. В Авиле стоит людской гул, и ни один еврей не смеет показаться на улице, так как там он рискует подвергнуться оскорблениям или нападению[422].
Писец Антонио Гонсалес зачитывает приговоры, начиная с полного описания преступлений, совершенных каждым из обвиняемых; нет нужды приводить его здесь, поскольку мы уже обо всем этом говорили, а в «Testimonio» содержится практически полное повторение дела. Всех приговаривают к передаче светским властям – коррехидору дону Альваро де Сант-Эстибану, которого известили об этом несколькими днями ранее и который присутствует на площади со своими помощниками и альгвазилами.
Произносится обычная в таких случаях проповедь, осужденных хватают люди коррехидора и увозят из города к месту сожжения. Инквизиторы приказывают писцам сопровождать приговоренных, чтобы записать их последние признания на костре. В досье Юсе включено не только его признание, сделанное в последний момент, но и признания Бенито Гарсиа, Хуана де Оканьи и Хуана Франко; все они записаны Гонсалесом. Кроме того, в досье имеется письмо, написанное тем же Гонсалесом на следующий день после казни и адресованное властям Ла-Гардиа; оно приложено к отчету о преступлении и о вынесенных приговорах для обнародования в Ла-Гардиа, где преступление было совершено.
Из этого письма мы узнаем, что Бенито, несмотря на его утверждение, что он умрет евреем, что бы ни случилось, стоя у столба, принял утешение церкви и таким образом заслужил милость быть задушенным перед тем, как костер загорелся[423]. Хуан де Оканья и Хуан Франко тоже приняли помощь от присутствовавших на казни монахов и вернулись в церковь, из которой до этого втайне вышли. Однако евреи –
