Рассвет… Что может быть хуже, чем встречать рассвет, зная, что Кейел никогда не придет ко мне с первыми лучами? И больше никогда не пообещает, что не оставит меня, потому что я сделала это первой.
Я виновата. Виновата…
Иногда сил хватало, чтобы отвернуться от новорожденного Солнца и закрыть глаза. И тогда сон подступал. Подступал неохотно и осторожно, будто боялся моих кошмаров сильнее меня самой.
Обычно после обеда я просыпалась на мокрой от пота кровати. Просыпалась от снов, в которых вырезала сердца. Как правило, Тодж умудрялся сбежать, поэтому начинала я с ласковой Феррари, а хмурого Кейела всегда оставляла напоследок. Частенько эту привилегию хотелось отдать Роми из-за его наглой усмешки и оскорблений, потому что во всей лжи, окружающей меня, его слова звучали правдиво и их приятно было слушать. Но все-таки последним становился молчаливый Кейел. Он так обиделся на меня, что почти во всех снах не хотел говорить со мной. Вырезать его сердце оказывалось больнее всего. Оно было разбитым, и кровавые осколки отражали мое печальное лицо и бесстыжие глаза, а еще резали мне руки, пока я извлекала их. Все сердца я должна была спрятать в ящик и закопать глубоко в землю, чтобы они не видели моего позора и прекратили своим существованием стыдить меня.
Иногда кошмары были другими. Эти кошмары начинались приятно: я возвращалась к Кейелу. Или он приходил с рассветом ко мне… В этих кошмарах они объединялись с Роми и охотились за мной. Никакая мольба о прощении не помогала. В конце Кейел всегда обещал, что не проткнет мое сердце, и тогда обязательно перерезал горло. Или наоборот — давал слово, что не перережет глотку, и при этом страдало сердце.
Я просыпалась и мчалась в туалет. Меня рвало желчью, потому что в пустом желудке больше нечему было взяться. Когда и с ней стало туго, горло просто сводило спазмом и долго не отпускало. Приходилось дышать через силу. Через силу, которой почти не осталось даже для того, чтобы давиться ненавистным прокисшим воздухом запущенной квартиры.
Первое время от меня не уезжала мама, а папа уговаривал временно переехать к ним. Я не хотела ничего, но пыталась отшучиваться. В своих странных увечьях винила стресс, вызванный собеседованием и странным допросом. Участие Яковлева в моей непростой жизни пришлось кстати. Силы расходовались с каждым новым враньем, с каждой улыбкой и радушием. В итоге силы исчерпались. Я, пообещав, что ничего плохого не случится, попросила маму уехать и позволить мне побыть одной.
Спустя несколько дней скис суп, который я не убрала в холодильник. В самом холодильнике к концу недели испортилась колбаса, распухла пачка с молоком, а еще через пару дней стали подгнивать овощи, и сыр покрылся плесенью. Мусорное ведро источало вонь. Впрочем, как и туалет. Раковина забилась заваркой после того, как я не нашла чистого стакана, чтобы просто попить воды. Мойка на кухне была завалена посудой, и я выплеснула из какой-то кружки тухлый чай в раковину в ванной. Этот бардак раздражал. Раздражал голод, спертый воздух, вонь и жирные мошки, ползающие по посуде. Раздражали сны, скомканное и провонявшее потом постельное белье. Раздражала грязь на немытом теле и липкие волосы. Раздражало отсутствие сил, чтобы справиться с тем, что меня раздражает.
Сколько прошло времени? Полторы недели или две? Я не помнила. Ночью плакала, днем спала. Все спуталось.
Потом мама подослала ко мне Егора. Он долго говорил со мной, но успеха не добился. Почти. Меня насторожила информация, которой он обмолвился — мама часто говорит обо мне по телефону со школьным психологом… Вдобавок брат начал убираться в моей квартире, невольно пробуждая стыд и раздражая. Пришлось собирать себя с кровати, вставать и помогать ему. Казалось, через пару часов я даже расходилась, прониклась, ожила. Вот только стоило Егору уехать, квартире оказаться чистой, а мне помытой, как цель жизни снова ускользнула.
Однако именно это и натолкнуло меня на мысль, что я снова начну жить, когда поставлю перед собой цель. Но цель никак не находилась, чтобы ее поставить.
Я целыми днями лежала на кровати, снова обрастала грязью и выдумывала цель.
Самой красивой целью стал собственный остров, но я быстро снизила его ценность до яхты. Потом представила у себя эту яхту и не поняла, зачем она мне. Вот был бы Кейел рядом, я бы показала ему достижения нашей цивилизации. Но Кейела рядом не было. А будь он рядом, и яхта была бы не нужна. С ним и без нее хорошо.
Тогда я решила, что большие цели сейчас не имеют для меня никакой ценности, потому что слишком далеки, а оттого эфемерны. Нужны не цели, а маленькие задачи. Вместе с задачами придумаются цели.
Первой задачей стало привести себя в порядок. Второй — подумать о будущей работе. Возможно, мне стоит поразмыслить о смене профессии?
Хотелось быть полезной обществу настолько, чтобы мой вклад был неоспорим. Поэтому я сразу же вспомнила о политиках, но так же быстро, как и вспомнила, отмахнулась от идеи — много слов, мало дела. Пришлось идти от обратного. Однако те, кто много делает, но мало говорит, как правило приносят больше пользы тем, кто много говорит. Пользу же хотелось приносить с умом и в основном тем, кто много делает. Варианты, конечно, отыскались, но идти по стопам мамы желания не возникало, да и не все там так просто, как кажется на первый взгляд. Вспомнив о клинической анатомии, приуныла… Медицина слишком трудна для меня.
Возникла необходимость проветрить голову.
Это была первая прогулка за долгое время. Теплый ветер кружил голову, солнце ослепляло, птичий щебет долетал до слуха сквозь беспрерывный шум двигателей машин. На крыльце продуктового магазина я увидела молодого парня в инвалидной коляске и по неясной причине ощутила укол вины, будто причастна к его скованной жизни. Парень крутился вокруг крутого пандуса и все никак не рисковал на него заехать. Однако ему помог добрый мужчина. В магазине я перекладывала купленные продукты из корзины в пакет. Краем глаза снова заметила парня в коляске, проследила за ним, и взгляд невольно зацепился за стеклянный ящик, прибитый на стене у выхода и забитый деньгами. Религия. Чем не польза? Верить в хорошее — всегда полезно. А полезно ли быть монахиней?
Обдумывая эту мысль, я вышла на улицу и увидела, как парню снова помогли съехать по крыльцу. Какой идиот организовывал этот пандус? Я запрокинула голову и заметила на фоне неба золотистый купол с крестом. Нахмурилась и оглянулась на магазин.
А что если установить рядом с церковными ящичками такие же, но для помощи инвалидам? Потом построить пандусы удобнее, а в трудных участках установить маленькие подъемники. Как много людей… Закусила губу, не озвучив мысль до конца даже в голове. Тебе ли не знать о конкуренции, Аня? Купала так же, как и пандусы, возводят не бесплатно. Да и ящички явно надо согласовывать с администрацией… магазина, района или города?
Заозиралась и постаралась дышать так, как если бы только что невидимые оковы не стали толще. Задача выбрать полезную профессию для общества, не утратив при этом саму себя и не ограничив собственные стремления, стала такой же эфемерной, как и личная яхта.
