Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 259
С. 135–138).
576
Мнение большинства было таково: «Но для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом, на основе вышеуказанных начал, и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие народного представительства, как особого выборного учреждения, в осуществлении законодательной власти, в установлении государственной росписи доходов и расходов и в контроле за законностью действий администрации». Мнение меньшинства отмечало: «Но для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом, на основе вышеуказанных начал, и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие в законодательстве народного представительства, как особого выборного учреждения» (цит. по: Там же. С. 137).
577
Выступая на заседании 8 ноября 1904 г., Ф. Ф. Кокошкин подчеркнул, что «учредительные собрания образуются лишь в эпоху анархии, чего в России в настоящее время нет». «Следует желать, — сказал он далее, — чтобы новый порядок был сразу дан верховной властью. При таком порядке государственный переворот протечет вполне мирно. Конечно, такая реформа может быть весьма несовершенна, но первое же обычное законодательное собрание поднимет и разрешит вопрос об устранении этих несовершенств. Полномочия обычного законодательного собрания не меньшие, чем того собрания выборных представителей народа, о котором идет речь, но преимущество его будет в том, что это будет собрание, стоящее уже в совершенно определенных правовых отношениях с правительственной властью. Положение вещей, при котором стоят лицом друг к другу правительство, с одной стороны, и представительство, не имеющее вполне определенных прав, с другой, представляет собой большую опасность. Если можно иметь надежду, что правительство созовет свободно избранное всем народом Учредительное собрание, то в той же мере можно надеяться, что оно создаст обычное народное представительство, построенное на тех же началах. Поэтому не следует настаивать на Учредительном или вообще каком-либо предварительном собрании. Лучше всего, если сразу будет созвано законодательное собрание с определенными правами» (Там же. С. 114).
578
«В начале Освободительного движения мне, — писал В. А. Маклаков позднее, — пришлось выступить по следующему не страшному, но громкому и ответственному делу. В заграничном „Освобождении“ была напечатана статья Михаила Стаховича, предводителя [дворянства] Орловской губернии. В примечании к статье редактор П. Б. Струве заявлял, что печатает ее „без ведома и согласия автора“, но считает себя вправе так поступать, пока в России существует цензура. И действительно, эта статья — впечатление от одного процесса, где Стахович сидел как сословный представитель, — была послана им совсем не в „Освобождение“, а в легальное „Право“, где и была напечатана. Цензура ее вырезала из этого номера. Лицо, близкое и к „Праву“, и к Струве, — он потом сам себя назвал, — Г. М. Волконский переслал ее в „Освобождение“, где Струве ее и напечатал с соответственной оговоркой. Тогда князь Мещерский в „Гражданине“ разразился против Стаховича громовой статьей за то, что, будучи губернским предводителем, он сотрудничает в „Освобождении“. Оговорку редактора он объявил явной ложью и хитростью. Чтобы опровергнуть эту инсинуацию влиятельного публициста, Стахович решил его привлечь за „клевету“. Он сам торопился уехать в Маньчжурию, где был представителем Красного Креста на Японской войне, но перед отъездом подал от себя жалобу на князя Мещерского за клевету и просил меня на суде защищать его интересы. Встретив его в „Славянском базаре“, Плевако сам свои услуги ему предложил, от его услуг никто не отказывался. М. Стахович предоставил мне решить, как с этим быть, но из „политических соображений“ от моего участия в защите ни за что не хотел отказаться. Но именно для меня в этом деле был щекотливый вопрос, на который Стаховичу я тогда же указывал. Клеветой по нашему закону называется ложное обвинение в деянии, „противном правилам чести“. Я не мог считать участие в „Освобождении“ „противным правилам чести“. Оно издавалось на средства либеральных земств; многие и земцы, и предводители снабжали его материалом; я сам писал в нем статьи, хотя и без подписи. Я не мог считать приписанный Мещерским Стаховичу поступок, то есть помещение им статьи в „Освобождении“, противным правилам чести. А тогда даже в ложном утверждении Мещерского клеветы все-таки не заключалось бы. Сам Стахович, а за ним и Плевако в этом со мной не соглашались. Стахович считал, что такое сотрудничество было бы для него недостойно, пока он был предводителем. Это он и написал в своей жалобе. На эту позицию я не хотел становиться: я не хотел называть бесчестными тех предводителей, которые могли в „Освобождении“ тайно сотрудничать, и, с другой стороны, не хотел давать повод мне приписывать мнение, будто сотрудничество в „Освобождении“ можно трактовать как бесчестный поступок. При такой постановке обвинения я в этом деле не считал для себя возможным участвовать: у Стаховича останется Плевако, который в этом был с ним солидарен. Однако сам Стахович не соглашался на мой выход из дела и предоставил мне свободу в постановке процесса. Я списался со Струве, и он тоже настаивал, чтобы я в этом процессе непременно участвовал. Иначе выйдет недоразумение. До какой степени он в этом был прав, видно из того, что большинство наших единомышленников были смущены моим согласием выступить в этом процессе и пришли на суд, предвидя на нем заслуженный конфуз для меня. Оказалось, однако, что можно было поставить этот процесс, никого не задев и не унизив. Основанием обвинения я сделал только оговорку князя Мещерского, что он не верит Струве, когда тот написал, что статья была напечатана без ведома и согласия Стаховича. Этим он инсинуировал, будто Стахович не только статью в „Освобождение“ дал, но и старался это скрыть, прикрываясь ложным заверением Струве. Только в этом было бы с его стороны деяние, противное правилам чести. И, обвиняя Мещерского, я мог в своей речи сказать, что он приписал Стаховичу такую форму сотрудничества, которая не только для противников Струве, но и „для тех, кто продолжает с глубоким уважением относиться и к личности Струве, и к журналу, им издаваемому, одинаково покажется недостойной Стаховича и противной правилам чести“. Суд Мещерского тогда осудил; его уже после, по якобы его bona fides [добросовестности (лат.)]), оправдала палата. Но сторонники Струве, в том числе и он сам, оказались довольны такой постановкой процесса. Ей не противоречила и речь Плевако, который стал говорить только о содержании самой статьи и доказывал, что Мещерского возмутило ее содержание, а не то, где она была напечатана. Так этот процесс показал, что и в политических делах — ибо это было
Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 259
