Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
– Все слуги, все бояре день и ночь шептали мне в уши, что ты изменишь, обманешь, предашь, – продолжил хриплое повествование великий князь. – Что воспользуешься своей славой, победой, любовью народа и преданностью ратных полков против меня. Что свергнешь, изгонишь, сядешь на московский стол сам! Но все они лгали. Все эти шептуны, завистники, интриганы… Я поверил не им, я поверил в тебя, моего брата! И оказался прав! Никогда, ни разу за все минувшие годы ты не позволил возникнуть даже тени сомнения в твоей преданности, твоей чести, твоей порядочности. Ты всегда оставался для всех образцом достоинства, совести и добродетели! Был лучшим слугой, лучшим братом. Ты единственный, на кого я могу полагаться без единого колебания, сомнения, всегда и во всем. В этом мире нет никого преданнее и честнее…
Еще никогда в жизни звенигородский князь не ощущал себя столь мерзко и гнусно. Столь гадостно, что в этой душевной погани бесследно растворился миг невероятного облегчения, когда князь понял: его брат все еще ни о чем не догадывается! Что Василий говорит вовсе не о супружеской измене, а о братской преданности! И чем дальше говорил московский правитель, тем пакостнее становилось на сердце его воеводы.
– Но почему ты отрекаешься от сына?! – не выдержав, перебил великого князя Юрий Дмитриевич.
– Он не мой сын, – глубоко и тяжело вздохнул князь Василий. – Я знаю, я чувствую. Догадываюсь.
– Он вылитый ты! Твои глаза, твои черты, твой голос, твое сложение!
– Вот только появился со странным сроком. Нос с горбинкой, губы другие, шея… – Великий князь поморщился. – Да и не в этом дело, брат! Не в схожести дело, в Софье! В ней… Она… Она случается совсем отчужденной, она вздрагивает от моих прикосновений, у нее появляются новые ласки, она иначе смотрит, иначе говорит… Словно бы смотрит на меня, а видит другого… – Василий Дмитриевич схватился за голову. – Я не знаю, как объяснить это словами, брат! У меня нет объяснения. Я просто чувствую! Чувствую с самого его рождения!
Дверь в трапезную распахнулась, три упитанные стряпухи во влажных полотняных юбках и серых рубахах внесли прямо в руках увесистую крынку, два кубка и деревянные миски. Похоже, обычных слуг возле кухни не нашлось, и ключница предпочла отправить к правителю страшных неопрятных баб – лишь бы только не заставлять московского правителя ждать лишние минуты.
Великий князь помолчал, дожидаясь, пока стряпухи уйдут, потом самолично разлил вино и продолжил:
– Я не знаю, не понимаю, что оно, как? – мотнул он головой. – Я ничего не могу с собой поделать, не могу расстаться, не могу попрекнуть, даже истребовать ответа с подобающей твердостью не могу! Я люблю ее, убей меня Карачун, люблю и не в силах совладать со своим сердцем! Не знаю… Может статься, она опоила меня приворотным зельем? Душа рвется и болит, но из капкана любовного вырваться никак не может. И верить ей больше не в силах, и отвергнуть тоже. Мне легче делать вид, словно бы я ничего не замечаю!
– Но ведь ты можешь ошибаться! – Юрий Дмитриевич с силой рванул с мизинца подаренное накануне кольцо.
– Каждый день я говорю себе то же самое… – Великий князь жадно осушил кубок. – Я могу ошибаться. Вся моя надежда в том, что я могу ошибаться!
Он с силой ударил кубком о столешницу.
Юрий Дмитриевич прикусил губу. Кольцо сидело на его мизинце так прочно, словно бы насмерть присосалось и слезать не желало. Посему воевода оставил бесплодные попытки и тоже залпом выпил налитое вино.
– Как первый раз Софью свою увидел, сердце мое сразу словно когтями медвежьими пронзило, – признался великий князь. – С тех самых пор лапа сия и не разжалась. Люблю ее до боли. Несмотря ни на что, люблю! Знаю, москвичи ее чураются, за ведьму почитают. Сказывают, слишком часто недоброжелатели ее странной смертью умирают. Конюший мой Алексей Ростиславович, к примеру… Подговаривал боярин обратно к отцу Софью возвернуть, да скончался скоропостижно. Воевода тульский Федор Караскович тоже сгинул подозрительно. Сказывают люди, Софьюшка моя Литву свою выше Руси почитает. Сказывают, колдует на полнолуние, порчу на врагов своих насылая. Всякое сказывают. Но сердце не верит.
Василий Дмитриевич снова налил вина, и братья хмуро выпили, каждый думая о своем.
– Но то, что не способен сделать я, брат мой, то сможешь сотворить ты! – неожиданно сказал московский правитель. – Всей своей жизнью ты доказал, что ты есть воплощение чести и совести, достоинства и преданности! Посему именно тебе, твоему суждению я могу довериться полностью, брат. Именно ты определишь вину или невинность моей жены, и ты определишь ее судьбу. Ты обережешь Русь от Литвы, и именно ты позаботишься о судьбе княжича Василия!
– Я не понимаю тебя, брат, – повернул голову к правителю Москвы князь Звенигородский.
– Я кашляю кровью, – ответил тот.
– Что?
– Я кашляю кровью, брат, – намного громче повторил Василий Дмитриевич. – И кашляю уже давно. Знахарки и лекари стараются, травят меня своими зельями и жгут на мне трут пудами[15], но особой пользы от их стараний не заметно. Вестимо, мне осталось недолго. Два, три года. Может статься, четыре. Потом все. Как ты помнишь, отец наш в своем завещании указал тебя наследником московского стола в случае моей смерти. Вестимо, именно тебе и придется исправлять мои ошибки и возмещать мою любовную слепоту.
– Какие ошибки?
– Я ведь только что все тебе рассказал, брат! – в третий раз наполнил кубки великий князь. – Софья моя есть дочь литовского правителя и превыше всего любит свою отчину, а вовсе не Москву. Но разве можно попрекнуть ее за сии детские чувства? Она любит свою родину! Сия ее любовь суть наша многая печаль. Посему во первую голову не допусти того, чтобы она положила наши земли к ногам отца своего, чтобы подчинила нашу Русь своей Литве! Дай мне слово, брат, что, узнав о моей смерти, ты без промедления исполнишь завещание нашего отца. Что ты займешь московский стол, не дав моей жене совершить ничего плохого. Что ты рассудишь по чести и совести, какой награды или кары она достойна. Про Василия даже говорить не стану! Похоже, ты любишь его куда сердечнее, нежели я сам. Значит, ты лучше меня позаботишься о сем мальчике, дав ему достойное кормление и воспитание.
Князь Василий Дмитриевич сделал пару глотков и добавил:
– Я рад тому, что в нашем роду рождаются мужи, подобные тебе, Юрий. Что у меня вырос столь достойный, великий брат. Зная, что судьба нашей отчины перейдет в руки столь безупречного, честного и храброго витязя, я смотрю в лицо смерти без страха и сожаления. Спасибо тебе, брат, за такое спокойствие. Когда-то я думал, что подобные тебе герои случаются токмо в сказках и былинах. Но вот, Юра, мы сидим с тобой за одним столом, живые и во плоти. Да благословят тебя боги за то, что ты таков, какой ты есть!
Юрий Дмитриевич облизнул пересохшие губы и снова залпом выпил вино.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
