Книга Дегустаторши - Розелла Посторино

13

Как-то в конце апреля мы с Хайке и Августиной сидели на скамеечке во дворе, у самых ворот. Становилось теплее, и эсэсовцы теперь время от времени выпускали нас подышать воздухом после обеда, хотя внимания не ослабляли: один дежурил на балконе, другой, заложив руки за спину и задрав подбородок, прогуливался вдоль казармы.

Хайке подташнивало, но о яде никто из нас больше не думал.

– С голодухи, не иначе… – усмехнулась стоявшая рядом Эльфрида.

– Может, скоро месячные? – предположила Лени, битый час шагавшая по полустертым классикам, некогда вычерченным на цементе.

Клеточки были едва видны – наверное, Лени не прыгала именно поэтому, а вовсе не потому, что это могло показаться ребячеством. Но ей все равно нравилось быть внутри этого прямоугольника, словно белые линии могли защитить ее от угроз.

– У меня как раз начались, – добавила она, – а всем известно, что у женщин, которые много времени проводят вместе, циклы синхронизируются.

– Да ты что? – Августина прищелкнула языком, подчеркивая абсурдность этого утверждения.

– Это правда. – Устроившаяся прямо на земле Улла кивнула так решительно, что ее темные локоны затряслись, как мелкие пружинки. – Я уже давно об этом знаю.

Я сидела рядом, но мыслями была далеко, а доносившиеся слова казались бессмыслицей. Время от времени то одна, то другая пытались вовлечь меня в разговор, порой довольно неуклюже, но в целом все уже привыкли, что я молчу.

– Чепуха все это, – не сдавалась Августина. – Циклы, видите ли, синхронизируются! Очередное суеверие, чтобы держать нас в подчинении! Еще скажите, что в волшебство верите!

– А что, я верю. – Беата резко спрыгнула с качелей, и цепочки стали крутиться – вправо, влево, снова вправо, пока сиденье не остановилось.

С тех пор как нас стали выпускать во двор, я все не могла понять, почему эсэсовцы не сломали качели: может, времени не было, думали о более важных вещах? Или надеялись, что в один прекрасный день, когда Восток падет и коммунистическая угроза исчезнет, в казармы вернутся школьники? А может, качели напоминали им о детях, оставленных в городах или деревнях рейха, детях, выросших так сильно, что отцы даже не узнают их, приехав на побывку?

– Я и сама ведьма, вы разве не знали? – продолжала Беата. – Умею составлять гороскопы, читаю судьбу по руке и по картам, если интересно.

– Точно, – подтвердила Хайке. – Она мне уже несколько раз гадала.

Лени перешагнула полустертую границу классиков и направилась к Беате.

– Значит, можешь будущее предсказывать?

– А то нет! Она даже знает точно, когда закончится война, – вмешалась Августина. – Давай, Роза, спроси ее, как там твой муж.

Мое сердце екнуло, сбилось с ритма – как будто поезд сошел с рельсов.

– Прекрати! Что ж ты за бездушное существо такое, а? – сказала Эльфрида, затем отвернулась и отошла подальше от скамейки.

Я могла бы пойти за ней и поблагодарить за поддержку – слова уже вертелись у меня на языке, – но так и осталась сидеть рядом с Августиной, потому что для этого не нужно было прикладывать усилий.

– А Гитлера сможешь приворожить? – попыталась отшутиться Улла.

Все облегченно рассмеялись. Кроме меня.

– Скажи, – Лени не так-то просто было сбить с толку, – а я после войны смогу выйти замуж?

– Если к тому времени еще захочешь, – добавила Августина.

– Да, давай, скажи, – захлопала в ладоши Улла.

Беата достала из кармана бархатный мешочек на черном шнурке, развязала его и вытащила колоду Таро.

– Ты что, всегда их с собой носишь? – недоуменно спросила Лени.

– Какая же я иначе ведьма? – усмехнулась Беата.

Она присела и принялась раскладывать карты прямо на земле, медленно и сосредоточенно распределяя их по неизвестным нам правилам, меняла кучки местами, пару раз тасовала колоду, потом перевернула несколько карт рубашкой кверху. Августина с усмешкой наблюдала за происходящим.

– Ну? – нетерпеливо воскликнула Улла.

Лени дрожала, боясь произнести хоть слово. Остальные, пригнувшись, чтобы лучше видеть, стояли вокруг – все, кроме курившей в стороне Эльфриды и «одержимых», редко выходивших после обеда: они усердно переваривали пищу прямо на рабочем месте. И меня, все еще сидевшей на скамейке.

– В общем, я вижу мужчину.

– Боже! – Лени закрыла лицо руками.

– Давай, Лени, – загалдели девушки и, схватив ее за руки, подтолкнули вперед, – спроси хоть, как он выглядит! Милашка?

Когда речь идет о выживании, нужны положительные эмоции, любые, вот они и развлекались, как могли. А я… я больше не могла.

– Милашка или нет, уж прости, сказать не могу, – извинилась Беата. – Зато вижу, что это случится совсем скоро.

– А что так печально-то? – спросила Хайке.

– Наверное, урод какой-нибудь, а она не хочет меня расстраивать, – всхлипнула Лени. Остальные снова рассмеялись.

– Слушай… – продолжила Беата.

Но тут раздался крик:

– Смирно!

Он шел прямо к нам – незнакомый человек в форме. Девушки выпрямились, я поднялась со скамейки. Беата наскоро собрала карты и попыталась сунуть их обратно в мешочек, но они выпали и рассыпались у ее ног.

– Я сказал, смирно! Это еще что? – снова выкрикнул мужчина, сурово взглянув на Беату. – А ты? Лицо открыть!

Лени, все еще прикрывавшая ладонями пылающие щеки, скрестила руки на груди и сцепила пальцы в замок – то ли хотела успокоиться, то ли наказывала себя за излишнее любопытство.

– Что-то случилось, лейтенант Циглер? – поинтересовался подошедший охранник.

– А вы двое, где вы были?

Прожигая нас ядовитыми взглядами, охранники вытянулись и щелкнули каблуками: похоже, из-за нас им грозили неприятности. Ответа не последовало, всем и так было ясно, что лучше смолчать.

– Это всего лишь карты. Никто не говорил нам, что они запрещены. Мы не сделали ничего плохого.

Это сказала я.

Мои спутницы ошеломленно застыли. Но не только они: лейтенант тоже смотрел на меня с удивлением. Короткий, совсем детский, нос и близко посаженные карие глаза: не слишком грозно. Такими глазами меня не напугать.

Эльфрида, прислонившись к стене, продолжала спокойно курить. Эсэсовцы не подзывали ее: как и мы, ждали вердикта лейтенанта. В этот момент двор бывшей школы, казармы, деревенские домики в Краузендорфе, дубы и ели по дороге в Гросс-Парч, скрытая в чаще леса ставка фюрера, Восточная Пруссия, Германия, весь Третий рейх, разросшийся до края света, и даже восемь метров раздраженного кишечника Адольфа Гитлера сошлись в той точке, где стоял лейтенант Циглер. Человек, имевший право решать, жить мне или умереть.