Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
– Снова берешься за старое, Теодор? – Бен резко оборачивается. Каблуки его туфель скрипят по крашенному под темное дерево паркету. – Подстрекаешь меня на какие-то бредовые идеи, хотя сам знаешь, что ты был их зачинщиком? Это просто смешно. Хватит говорить о себе, словно ты… ты…
– Словно я кто, Бен?
Равнодушный тон Теодора злит Бена еще больше, и он выплевывает следующую фразу рваным шепотом:
– Словно ты – питомец домашний!
Теодор прикрывает глаза и, хотя Паттерсон может видеть только его спину и затылок, все равно кривит губы в равнодушно-пустой улыбке.
– А разве я не такой? Сторожевой пес, нянька при взрослом ребенке.
– Но я не ребенок больше, я твой друг! – восклицает Бен. – Уж на это звание я имею право рассчитывать? Или великий Теодор Атлас настолько ненавидит людей, что даже мне нет места в его жизни?
Это не совсем так. Несмотря на всю привязанность Бена, Теодор знает, что молодому человеку было бы куда проще и спокойнее жить без него, и скрывать это, щадя его нервы, Атлас не желает. Но только он хочет высказать свое мнение, как над магазинной дверью звенит медный колокольчик.
– Я не вовремя?
В их маленькую обитель антиквариата входит Клеменс Карлайл, такая же бодрая и живая, как и вчера. К большому сожалению Теодора. Она приносит с собой прохладу гавани и немного солнца, проскальзывающего между сегодняшних облаков.
Бен тут же отворачивается от друга и дарит посетительнице теплую улыбку – просто удивительно, как быстро он умеет возвращать себе совсем не напускное дружелюбие. Теодор, как правило, не способен заставить себя улыбнуться даже для особого случая.
– Мисс Карлайл! Что вы, проходите, пожалуйста! Мы с мистером Атласом просто беседовали.
Клеменс закрывает за собой дверь, не сводя глаз с двоих мужчин. Теодор понимает, какими неспокойными выглядят они оба. Взмыленный доктор Паттерсон и злой больше, чем обычно, Теодор Атлас не похожи на тех, кто только что «просто беседовал». Но не ей их судить.
Клеменс вежливо улыбается Бенджамину, наверняка полагая, что он заслуживает медали или даже ордена. Жить под одной крышей с самым неприступным человеком Англии и не свихнуться – это достойно награды.
Как бы ей самой остаться при своем уме после встреч с Теодором…
– Присаживайтесь, – кивает ей Бен. – Я принесу вам чай. Черный? Зеленый? «Эрл Грей»? – Теодор издает смешок, на что молодой человек лишь сердито цокает, но не оборачивается. – Не обращайте на него внимания, он ничего в этом не смыслит. Но кофе, вынужден признать, варит прекрасный. Приготовить вам кофе?
– Нет, что вы! – отвечает Клеменс резче, чем положено, и Бен сконфуженно умолкает. К сожалению, он не видит одеревеневшего лица Теодора и не может знать, что всю дорогу до антикварной лавки Клеменс думала только об одном: мистер Атлас убьет ее только за то, что она явилась и стоит перед ним, настолько наглая, что не соизволила сбежать от взгляда его злых глаз в другое графство.
– Принеси ей чай, если уж так хочется поухаживать, ловелас, – фыркает Теодор и кивает на самое далекое от себя кресло. – А вы садитесь, мисс.
По лицу Клеменс заметно, что по пути к креслу она лихорадочно о чем-то размышляет. Когда она и Теодор остаются наедине, ему невольно кажется, что она вот-вот сделает книксен. Теодор окидывает ее мрачным и недружелюбным – даже высокомерным – взглядом.
Она присаживается и только тогда позволяет себе осмотреться. В лавке «Паттерсон и Хьюз» она, должно быть, впервые. Все кажется ей в диковинку, как и многим другим гостям. Теодор следит за ее скованной фигурой, пока Клеменс внимательно изучает каждую мелочь в его магазине.
Пространство зала рассекает тусклый луч полуденного солнца. Он задевает острые углы столиков и полок, стеклянную закрытую витрину с белолицыми статуэтками из китайского фарфора, отражается от нескольких зеркал в витых рамах – деревянных и кованых, с позолотой и без, – и скользит вдоль светлых стен с вертикальным зеленым узором. Единственная в городе антикварная лавка представляет собой нагромождение эпох в горизонтальном срезе: у входа стоят торшеры, напольные вазы и два кофейных столика прошлого столетия, но дальше, в глубине, скрываются вещи более раннего времени: комод, стол, печатные машинки, подсвечники, лампы, вазочки и фужеры, статуэтки божеств, фигурки животных, часы всевозможных размеров, саквояж, пара перчаток и трость, рукописные книги на низкой полке, пожелтевшие украшения для штор, снова зеркала… Предметов мебели в лавке не так уж много – пара стульев из коллекции – дцать-какого-то-века, столик на низких выгнутых ножках и комод из крашеного – если верить этикетке – клена с обшарпанными углами.
Из трех кресел, представленных в зале, в одном и, похоже, не самом удобном, сидит Клеменс. Теодор Атлас смотрит на нее и силится разглядеть в чертах ее лица что-то знакомое, и сам себе противоречит, боясь все-таки это заметить.
– Итак, с чего мы начнем? – прерывает она молчание самым бесцеремонным образом. – Мистер Атлас? Вы так и будете во мне дыру прожигать?
Он не двигается. Рассматривает ее лицо, разделенное солнечным бликом на две неравные части, выискивает в ней сходство с давно умершей женщиной. И натыкается на недоумение.
– Сэр?
– Вы знаете своих предков, мисс Карлайл? – неожиданно спрашивает Теодор, и она удивляется так сильно, что теряет дар речи.
6. Племена богини Дану
Теодор кажется сгорбленной фигурой из камня, покрытого тонким слоем фаянса, сквозь трещины в котором виднеется неприглядный гранит. Пока он притворяется, что не замечает ее любопытства, Клеменс разглядывает его острые скулы.
– Моего отца вы и так знаете, – говорит она, сжимая грубо обработанный край своей кожаной сумки. – Они с мамой развелись, когда мне было одиннадцать, и мама забрала меня в Лион. Она француженка, папа – англичанин. Я похожа на них обоих в той же степени, в какой они непохожи друг на друга, и я не виню их в разладе. С матерью трудно ужиться, – хмыкает она, но тут же одергивает себя. – Знаете, я понятия не имею, почему рассказываю вам все это вместо того, чтобы поговорить… Да вот хотя бы об истории вашей страны.
Губы Теодора изгибаются в кривой ухмылке. Он переводит взгляд со сцепленных пальцев ее рук на лицо и, растягивая слова, произносит:
– Потому что вы любите поговорить. Разве нет? Вы из разряда тех леди, которым рассказывать нравится больше, чем слушать. Поскольку в этом городе не так уж много людей, готовых выступить бескорыстными слушателями, – либо же среди них вы не нашли никого, равного вам по интеллекту, – честь стать вашим собеседником выпала мне. Хотя мы оба помним, что я такой доли не выбирал, миледи.
Клеменс чувствует, что от внезапной грубости, обернутой в столь многослойную форму, она почти посерела. Ей начинает казаться, что затея, которая взбрела ей в голову некоторое время назад, обернется фарсом.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
