Эти камешки мы с братом и сестрой дарили нашей маме. Камешки, которые находили в детстве на пляжах, тропах и зеленых лужайках возле парковок, мы совали в мамины ладони, которые были вместилищем всего, что мы считали достойным сохранения.
Я села на пол в спальне и высыпала их перед собой, прикасаясь к ним пальцами так, словно они были священными реликвиями. Гладкие черные, размером чуть меньше картофельных чипсов. Моя мать называла их камнями-утешителями. Камни было приятно держать в руке, и, по словам матери, они словно обладают способностью успокаивать разум, если правильно потереть их.
Что делать с камешками, которые ты когда-то дарила покойной матери? Где им подобающее место? Кому они принадлежат? Чему следовать? Воспоминаниям? Практичности? Логике? Вере? Сложить их обратно в банку и взять с собой в дикие и неухоженные печали своих «двадцати с хвостиком» или просто разбросать в саду?
Я не могла понять и лишь гладила пальцами эти камешки, надеясь оживить образ матери.
Накануне смерти моей матери одна подруга рассказала мне историю о своей знакомой, которая жила в пансионате для людей с расстройством мозга, где работала моя подруга. Несколько лет назад на женщину напали, когда она возвращалась домой с вечеринки. Она упала и с силой ударилась головой о бордюрный камень, получив серьезную травму. Она была не способна жить в одиночестве и не могла обслуживать себя. Несмотря на травму, она помнила достаточно о своей прежней жизни – художницы и учительницы, чтобы чувствовать себя несчастной в пансионате и отчаянно жаждать вернуться к себе домой. Она отказывалась воспринимать доводы о невозможности жить самостоятельно. Она истово уверовала, что сможет освободиться, если назовет верную комбинацию чисел своим тюремщикам-сиделкам.
«93480219072, – бормотала она, пока они кормили ее, купали и помогали подготовиться ко сну. – 6552091783. 4106847508. 05298562347». И так далее, и так далее – по замкнутому кругу. Но, что бы она ни говорила, ей так и не удалось взломать этот код. Кода не было. Был только новый факт ее жизни, необратимо изменивший судьбу.
После смерти матери я неотступно думала об этой женщине, и не только потому, что меня огорчали ее страдания. Я думала о ней, потому что понимала ее неуемное желание и слепую веру: я тоже верила, что могу взломать некий код. И тогда моя собственная необратимо изменившаяся жизнь вернется в прежнее русло, как только я найду верную комбинацию вещей. Тогда моя мать оживет в этих предметах и я смогу нормально прожить остаток моей жизни.
И я искала ее следы.
Я не нашла их в полупустой пачке мятного «Тик-така», которую случайно обнаружила в «бардачке» машины моей матери в тот день, когда она умерла; их не было в отделанных бахромой мокасинах, которые спустя год сохранили запах ее ступней. Я не нашла их ни в старомодно больших очках для чтения, ни в серой фарфоровой лошадке, стоявшей на полке рядом с ее кроватью. Их не оказалось ни в сувенирной ручке из банка с настоящей, измельченной шредером стодолларовой банкнотой внутри, ни в масленке для сливочного масла с белым мраморным шариком на верхушке, ни в одной из рубашек, которые она шила и себе, и мне.
Вопреки своим надеждам в тот печальный день я не отыскала ее следов и в этих камешках. Ее не было нигде и ни в чем – и никогда уже не будет!
– С этим нельзя свыкнуться, – сказала мне пару лет назад подруга, которая лишилась матери еще подростком. – Невозможно свыкнуться с тем, что наши матери умерли.
Тогда она еще не была моей близкой подругой. Мы перебрасывались с ней парой фраз на вечеринках, но впервые остались с ней вдвоем. Ей было за пятьдесят, а мне сорок. Прошла целая вечность, как наши мамы ушли в мир иной. Мы обе писательницы, у обеих есть дети. У нас хорошие отношения с партнерами и неплохо складывается карьера. И все же безыскусная правда ее слов – с этим нельзя свыкнуться – совершенно обезоружила меня.
С этим нельзя свыкнуться, и все же мы продолжали жить, обе были счастливее и удачливее, чем многие вокруг. Любую из нас можно назвать жизнерадостной, хотя в нашей жизни даже счастливые моменты мы воспринимали сквозь призму скорби. Я имею в виду не ежедневные рыдания и завывания (хотя мы обе порой и рыдали, и завывали). Я говорю о том, что не выразить словами, о дрожи в теле. На наших выпускных балах в колледже не было наших матерей. Их место пустовало на наших свадьбах. Наших матерей не было рядом, когда мы продали свои первые книги. Они не увидели своих внуков. Наших матерей не было рядом – никогда, ни при каком повороте событий, которые происходили в нашей взрослой жизни, – и никогда не будет.
Все сказанное верно и в отношении твоей невесты, Недоумевающий. Она – твоя радость. Однако каждое ее переживание окрашено слишком ранней потерей самого главного, фундаментального, первичного и центрального человека в своей жизни. Я знаю это, хотя не знакома с ней. Она никогда не свыкнется с тем, что потеряла свою мать. И самое доброе, самое нежное, что ты можешь для нее сделать, – набраться силы, мужества и смирения, чтобы принять чудовищную реальность ненормальности происходящего и терпимо относиться к этому, так же, как приходится относиться ей. Будь ее утешителем, который снова и снова говорит: «Ах, золотко, я так сожалею о твоей утрате!»
Вот что делали люди, которые по-настоящему душевно утешали меня в моей печали. Они произносили эти слова или другие, похожие, всякий раз, когда мне необходимо было их услышать; они просто признавали то, что для них было невидимо, но так реально для меня. Я знаю, что, произнося эти банальные слова, ты чувствуешь муку и бессилие. Мне приходится испытывать подобное очень часто, когда утешаю других, потерявших любимых людей. Все мы это делаем. Это кажется бессилием, потому что нам нравится думать, что мы умеем решать проблемы. Это воспринимается как формальность, потому что на самом деле мы не в состоянии ничего предпринять, чтобы изменить эту ужасную истину.
Но сострадание – это не решение проблем. Это умение нести и дарить любовь.
Так дари ее. Очевидно, что ты уже это делаешь. Твое нежное письмо – доказательство тому. Но я призываю тебя перестать недоумевать. Имей мужество чувствовать себя бессильным. Повтори, что ты глубоко сожалеешь об утрате, постигшей твою любимую, примерно три тысячи раз за грядущие годы. Иногда расспрашивай ее о матери без всякой инициативы с ее стороны. Утешай ее до того, как она попросит об утешении. Выражай почтение ее матери в день вашей свадьбы и другие дни, когда представится такая возможность. Твоя теща мертва, но она существует как призрак матери в той женщине, которую ты любишь. Оставь для нее место и в своей жизни тоже.
Именно это сделал для меня мистер Лапочка. Вот что делают некоторые мои друзья и даже просто знакомые. Тогда становится не то что бы «нормально», но несомненно легче.
Прошло больше двадцати лет с тех пор, как умерла моя мать. Все это время я зажмуриваюсь всякий раз, как эта мысль приходит ко мне. Я наконец убедила себя, что кода, который надо взломать, не существует. Поиск окончен. Камешки, которые я когда-то дарила матери, разбросаны и заменены камешками, которые дарят мне мои дети. Лучшие из них я храню в карманах. Иногда попадается настолько идеальный, что я таскаю его с собой неделями. Тогда моя рука все нащупывает и нащупывает его, и я успокаиваюсь, проводя пальцами по его черному изгибу.
