Мы расстроились, что не можем попасть в центр имени Димы Рогачева. К этому доктору. Еще больше расстроились, что нам светит Каширка. Мы слышали множество страшилок про это место. Каширка обросла миллионом жутких мифов и легенд, которые иногда долетали и до нас. К тому же Юля, ухаживая некоторое время назад за больной мамой, бывала в этой больнице и примерно представляла себе особенности атмосферы, в которую придется окунуться. Мы боялись места, в которое вообще-то стремятся попасть сотни тысяч онкобольных из всех концов страны. Но нам ничего не оставалось. Денег на Европу у нас не было. В Гематологическом научном центре на Динамо, по нашим разведданным, ощущались существенные перебои с лекарствами, да и многие знакомые отговаривали там лечиться. Значит, Каширка. Мы одобрительно кивнули доктору, он тут же сделал телефонный звонок, с кем-то коротко переговорил, назвав нашу фамилию. Вот, собственно, и все:
— Юль, вас завтра ждут к восьми утра. Каширское шоссе, дом 23. А я жду от вас хороших новостей. Звоните мне в любой момент.
— Спасибо вам, доктор. Спасибо.
* * *
О том, что для нас сделал Виктор Алексеев, мы — прописанные в Подмосковье, а не в Москве — пока понимаем очень смутно. И о том, сколько драгоценного времени сэкономил нам этот его звонок, сколько сил, денег, нервов, здоровья — мы тоже пока можем только лишь догадываться.
Как в России это работает «по-честному», без телефонных звонков добрых докторов другим добрым докторам?
В начале года каждому региону в стране Министерство здравоохранения выделает определенное количество квот на разные болезни, в том числе и онкологические. Иногда сам регион предполагает: у нас в следующем году раком заболеют сто человек. Иногда, если регион ничего не предполагает, количество потенциальных больных спускают сверху. Эти выделенные квоты в течение года делят на всех заболевших. Предположим, что вам диагностировали рак. По закону, чтобы получить квоту и начать проходить лечение, сначала надо получить направление о направлении за квотой. Его дает врач в поликлинике, который поставил диагноз. Подписать направление должен главврач больницы, в которой работает врач, который поставил диагноз. Еще нужна выписка из истории болезни с пометкой о том, что высокотехнологичная помощь действительно нужна. Следующий этап — комиссия в местном департаменте здравоохранения. По ее решению больному выписывается талон на квоту. Если в данный момент мест в клинике нет, пациента внесут в лист ожидания. Но чаще, особенно ближе к концу года, бывает так, что место есть, а квоты уже кончились. Тогда пациент либо лечится за свои деньги, либо ждет квоту. Месяц. Два месяца. Пять месяцев. Год.
Но вот, предположим, что квота получена. Государство оплатило ваше лечение. Что это значит для больницы, в которой вы оказались? Главный врач той самой Каширки, в которой нам предстояло лечиться, Михаил Давыдов в интервью моей подруге — журналистке Катерине Гордеевой — рассуждал так: «Квота онкобольного — сто пять тысяч рублей. А, скажем, один процесс, который надо пациенту поставить, без учета стоимости лечебных услуг и койкодня стоит до трехсот тысяч рублей. А бывает, что значительно дороже. Что я должен сказать этому пациенту? Почему в большинстве случаев объем требующегося лечения в пять-шесть раз превышает квоту? Кто вообще придумал эту мешающую своевременному и качественному лечению схему финансирования? Автора этого проекта найти не удается. Проект есть. А конкретный автор — неизвестный. Я лично считаю, что это просто безобразие, потому что в стране, где конституционно гарантируется бесплатная медицинская помощь гражданину, получение этой помощи не должно быть проблемой самого гражданина. И не должен пациент углубляться в механизмы финансирования медицинской помощи. Это — проблемы государства. А с квотой что получается? Человек сам должен бегать, искать по чиновникам эту квоту. Выбивать ее. Ждать очереди. Я считаю, что, как и во всех цивилизованных странах, гражданин России должен иметь возможность получить медицинскую помощь на основании наличия паспорта гражданина РФ. И все. И больше ничего. И лечиться спокойно».
В России получить медицинскую помощь можно на тех же основаниях, что и в цивилизованных странах. Только с одной маленькой оговоркой: у Юли был рак, паспорт гражданина Российской Федерации. И телефонный звонок.
22
— Знаешь, Ром, это именно такая жизнь, о какой только можно мечтать.
— И ты бы могла так всю жизнь прожить?
— Думаю, да. Такой ритм мне очень нравится. Один день — одно дело.
— Скоро станет скучно.
— Как может быть скучно созерцать? Как может быть скучно никуда не торопиться? Как может быть скучно думать? Мы же вообще не думаем в Москве. Только торопимся. Делаем сто дел плохо, вместо того чтобы делать одно хорошо.
— Давай вернемся к этому разговору через месяц, когда ты начнешь сходить с ума от такого ритма.
Море к вечеру сильно забеспокоилось. Танцует своими солеными волнами. Облизывает пятки, щекочет, заигрывает. Откуда-то издалека, приплыли водоросли, заполонив собой вход в воду. Густые волосы моря. Нужно еще постараться их обойти — неприятно задевать тину ногами. Но все равно так хочется искупаться. Все лезут в вечерние волны, встречают их грудью, пытаются удержать равновесие, но неминуемо падают, будто кто-то ставит подножку. Скрываются под водой, а потом поплавками всплывают и висят, раскачиваясь из стороны в сторону. Совсем скоро закат.
Вдруг крик.
Орал лысый старик в больших синих семейных трусах.
Медузы! Медузы! Медузы! Огромные фиолетовые медузы. Повсюду. Их прибило к берегу вместе с водорослями. Вместе со стариком кричат и немецкие подростки. И женщина, подхватившая своего ребенка на руки, тоже испуганно завопила. Крик передается от одного к другому, как эстафетная палочка.
Мы с Юлей наблюдаем с берега и придумываем самое кровавое развитие событий: сейчас кто-то окажется в центре стаи этих безмозглых прозрачнофиолетовых морских бандиток, у которых сейчас особенный, сложный, ядовитый период в жизни. Если случайно задеть ногой одну, накинутся на человека всей толпой, облепят, как пиявки, закусают, как змеи, до смерти, не пожалеют ни детей, ни женщин.
Тысячи медуз-самоубийц атаковали пляж. Люди взяли друг друга за руки, как бы на прицеп. И пытаются выбраться из воды, семенят в сторону берега, обходят гадов, вертят из стороны в сторону головами, смотрят сквозь воду перед собой. Тот, кто впереди колонны, дает команду остальным: тут чисто, идем! Тогда купальщики паровозиком едут дальше — еще несколько метров, быстрее, быстрее. Но вдруг — стоп! Тут не проехать. Ненавистные медузы.
Это их море. Не наше. Мы тут гости, приехавшие на каникулы, погреться, скопив немного денег. Они — склизкие хозяйки, которых мы из года в год только раздражаем и беспокоим своими большими синими трусами. Люди спасаются от жалящих медуз. Медузы спасаются от людей.
— Рома, разве можно от этого оторваться? Всю жизнь бы на это смотрела.
— Будем считать, что сегодня мы чем-то позанимались. Одно дело у нас было.
