— Мама, папа, я выздоровела и собираюсь домой, — заявила тогда Гурия кинувшейся к ней с порога матери. — Мама, ты в трауре? Папа? Вы чего? — Ей хватило своих неприятностей, и она ничего не хотела больше слышать, видеть и переживать. А теперь гадает на облаках вместе с двумя мужчинами, из которых обоих готова любить...И третьего, отца, самого главного из них... Она снова проваливалась в сон прошлого.
— Ничего, Асенька, умерла тетя Варя, она болела очень, ты не видела ее давно, мы с похорон, вот, привезли тебе фрукты и..., - мать осеклась, — ты не волнуйся только...— Она впервые видела мать постаревшей, поняла движение времени, и через пять месяцев от этого странного события они с Игорем поженились. Давно. Малыш спал, можно еще поваляться. Гурия закрыла глаза.
Воспоминания вернули день «семь». Почему мальчишки так его называют?
Отец тогда тоже пришел и был серым. Он просто стоял и ждал, пока мать закончит свою тираду.
— Мы заберем тебя в четверг, раньше нельзя, воротник нужно сделать здесь... и нога, в общем, мы решили...
— Я что, буду с воротником ходить? Я что, ненормальная, у меня сессия, и пересдачи, и вообще...
— Будешь ходить! — зло надавил на последнее слово отец. - Вы с матерью слишком много говорите лишнего, так что слухи на все Управление. Ты, Аська, так и не усвоила правила игры, а щяс самое время... Вот женщины!
— Давайте выпьем по глотку, что ли, за здоровье, - стал сам себя примерять он. Но его уже понесло... — А мужиков себе выбирать нужно, каких нужно, а не каких можно. Не то всю жизнь проходишь в тени дурацких идей. Если человек в 25 лет не в состоянии отсидеться в консульстве за счастливое будущее полгода, то у него не хватит терпежу на жену, детей и пост, на котором надо стоять смирно. Ты понимаешь, о чем я? Потом, у него может оказаться именитый папаша с амбициями за свое чадо, который скажет, что виновата баба.
— Заткнись, - заорала Гурия, - ты что на меня катишь? Я вообще не собираюсь за него замуж. Он просто приходил меня навестить. — Интересно, тогда, когда орала, знала уже, что они поженятся?
— Ах, теперь уже замуж, вот проститутки нынче девки, — у отца уже остывал пыл, а Гурия только начинала.
— Андрюша, - мямлила мама, - я ничего не понимаю, Андрюша, девочка больна...
— На голову она, что ли, больна? — рявкнул отец. - Когда он приходил?
— Сегодня... и у него отчим...и неименитый..., — отчеканила Ася. — И он не работал в посольстве. Из Канады выгнали Кирилла, а ко мне приходил Игорь. Мне плевать на них обоих и на тебя, ясно? Я не собираюсь замуж... и ненавижу, помимо вас, еще пять трупаков, из-за которых здесь оказалась, но все они - не местные, так что советую запросить Интерпол. Я, между прочим, тебе говорила. Чем ты слушал, генерал? Ты привык раскрывать заговоры. Так помоги мне. Мне только 20 лет, и я не знаю, какие дела тянутся за этой компанией с середины прошлого века. Я напишу роман про вашу разведку и кухонные разборки. Бестселлер.
Только обеспечь мне охрану... Выйди, мама, мне надо поговорить с отцом! - Примерно так она и кричала. Мама вылетела пулей. Гурии потом было стыдно, зачем обидела зря...
Шею больно кольнуло, словно сейчас она лежала в корсете. Она проснулась и вспоминала сквозь сон продолжение прошлого мира.
Отец тогда присел на край кровати. И положил ей руку на одеяло. Андрей Сергеевич любил свою дочь, Гурия знала, что она напоминала по характеру его самого в юности.
— Что-то я запутался в твоих мужиках, дочка, - примирительно сказал он.
Малыш завозился и Гурия полезла через кровать в детскую нишу. «Весь в деда и в меня», — подумала Гурия. Ребенок кривил ротик и ждал; заплакать или засмеяться. Гурия засмеялась. «На отца ты похож, манипулятор. Скоро начнешь искать в компьютере следы великой космической лажи. Иди уже кормиться. Нет сегодня твоей няни».
Фотография на стене (3)
2004 год
Первый в августе похоронил мать и в сентябре отдал сына в подготовительную группу. Неожиданно для себя он превратил неудобную и далекую от центра квартирку матери в свой рабочий кабинет, отдушину, вотчину, чил-аут. Все близкие и понимающие уходили и оставляли его, Первого, с этим жить. Японцы плодили свое культурное влияние на город, страну, людей. Они устроили экспансию. Первый ненавидел японцев, но без Второго он, как пить дать, проиграет навязанную ему войну. Марина не смогла бы этого понять, она расстраивалась и за русских, и за японцев, он любил ее и многое не рассказывал. Сын болел и слушал его воспоминания о битвах, в которых папа словно бы участвовал и погиб, осталась тень. Мальчик болел и, повзрослев рано, как все болезненные дети не знал, куда ему в этой жизни идти, если папа ушел в далекую битву и там ему больно и плохо. А бабушка просто взяла и умерла. А Мальчику так нравилось приезжать к ней и рассматривать портреты и диковинные вещички на стеллаже, как в музее. В этом мире все было так зыбко, только у мамы глаза оставались в пол-лица, как в его детстве, но в них уже нет веселых искр, а только забота. Вот море — это да. Море было больше, чем все вместе: мама, папа и учительница английского, и бабушка, и город. Группа подготовишек в пять с половиной лет Мальчику не понравилась. Узел галстука мешал и воротничок натер шею. Девочка, с которой он был посажен за один столик, который почему-то назвали партой, сказала ему снисходительно: «Подружимся, тихоня!» Он не был тихоней и не хотел дружить. «Посмотрим!» — сказал он как взрослый. Девчонка надулась. «Ты очень волнуешься за японцев, папа, — сказал как-то Первому его засыпающий Мальчик, - это неправильно, ты совсем не волнуешься за мою ногу».
Сходив к психоаналитику, Первый согласился с тем, что в нем бесповоротно поселились двое: настоящий безумец, который был всегда и боялся умереть от самурайской каши в душе, и Второй, друг, который хотел жить и, вот на тебе — умер. И уже довольно давно. Наследство Второго не кончалось. Марина безропотно сносила странные визиты этих невероятно красивых женщин его Друга, которые приходили ни за чем и оставляли устойчивое чувство, что радость, любовь, семья и работа ничего не стоят.
Это чувство ушло только на те полгода, когда они с Маринкой бросили все и вместе с мамой умотали на пять летних месяцев в Алушту, и Денискиной ноге стало легче, а Первый с легкостью прожил на частной квартирке окнами в сад, и работалось там как никогда. Он ездил в Москву всего пять раз, а в Питер — два. Немногие деньги зарабатывались сами собой. Марина устроилась в санаторий, а мама — в библиотеку. Это был сюр, последний подарок от «Русского мира», который неминуемо съедало заходящее солнце умирающего СНГ. Восходящее Солнце иного неба, вползая с добрыми намерениями и оставаясь во всех клеточках тела безысходностью движения в будущее, не позволило счастью продлиться долго. Чертова Япония! Они вернулись в Питер. И он стал работать много и уже не бывал более в отпусках.
Первый не отследил, когда в доме появился Владлен. Сначала Первый в ужасе осознал, что это Марина его приглашает, потому что он, Первый, не уделяет ей внимания. Владлен появлялся и исчезал. Он был такой противоположностью Второго, что просто жуть брала. И все же похож. За это Первый его терпел. Этот щеголеватый юноша с крупным лицом, томными глазами, рассеянным взглядом наглых глаз и учтивыми манерами оказался богатым и приносил Марине мелочи, от которых она розовела, «вот дурочка». Но приходил Владлен к нему. Первый чувствовал это, потом даже привык редко пить коньяк с молодым человеком из элиты. Однажды они встретились в кабинете — бывшей квартире матери. Гость поглазел на автопортрет Второго и ничего не спросил. Понемногу Первый начал рассказывать о Японии и обнаружил у собеседника недюжинный информационный багаж по международной политике. Поговорив так вечер, Первый сурою произнес: «В структуре, где я служу, такие посиделки не поощряются. Переходите ко мне в отдел. Я побеспокоюсь».
