— Я не избираю ролей, как и ты, Владыка Скалы. Я просто буду тем, кто окажется нужен тебе, — созданный твоими решениями, сформированный твоими поступками.
Повелитель библиариума отвел глаза, и зал вернулся в прежнее состояние.
— Ты должен понять простую вещь, Азраил, — не оборачиваясь, добавил псайкер. — Я могущественнее тебя. Благодаря моему дару и обучению я переродился в существо, которое настолько же превосходит космодесантника, как ты превосходишь обычного человека. Если бы я захотел, то убил бы тебя на месте, даже не доставая меча.
Магистр ордена вскочил, готовя гневную отповедь, но осекся — Иезекииль повернулся к нему с выражением лица не воинственным, а скорбным.
— Я не угрожаю тебе, Азраил, поскольку в этом нет нужды. Какую бы подготовку ты ни прошел, какие бы преграды ни возвели в твоем разуме против псиоников вроде меня, я способен подобрать к твоим мыслям отмычку, как вор — к замку. Больше того, я могу переставить их по своему желанию, превратить тебя в послушную марионетку.
Вздохнув, библиарий опустил голову. Верховный магистр впервые видел Иезекииля таким по-человечески беззащитным.
— Ты думаешь, твою верность подвергали серьезной проверке? Тебе кажется, что силу твоей личности, твою целеустремленность по-настоящему испытывали вербовщики ордена и Хранители-во-Тьме? Тебе известно, какие мытарства уготованы подобным мне? Через какие мучения мы должны пройти из-за врожденного отклонения в генах? Речь не о том, подходил я или нет для превращения в космодесантника: когда Темные Ангелы нашли меня, на кону стояли моя жизнь и душа!
Снова посуровев, он сузил здоровый глаз.
— Я псайкер. Ведьмак. Предсказатель горестей. Некромант. Я обитаю между мирами, не принадлежа полностью тому или другому. Ступаю по тропам, невидимым для людей. Отпираю двери в логова величайших зол. Противостою искушениям, которые сломили бы волю меньших созданий.
Азраил молчал, пораженный вспышкой обычно немногословного библиария.
— Ты спрашиваешь, что я значу для тебя? Требуешь открыться перед тобой, верховный магистр? — Иезекииль вновь обратил на него нездешний взор. — Я — ничто, ведь иначе я стал бы всем!
Развернувшись, старший библиарий зашагал к выходу. Ошеломленный владыка ордена не стал останавливать его. Взмахнув рукой, Иезекииль открыл дверь и вышел под перестук своих талисманов и амулетов.
От грохота захлопнувшейся двери Азраил моргнул.
Еще несколько минут воин смотрел на нее, стараясь переварить случившееся. Единственный четкий вывод, сделанный им на основании событий последних минут, звучал так: в дальнейшем вопросы следует формулировать более точно.
14
Индекс даты: 941939.М41
На холме стоит осыпавшаяся башня с мертвым взглядом пустых окон; ее зубчатые стены разрушены изнутри. Сверкает молния. В самом нижнем окне мелькает лицо; хрупкие пальцы сжимают железную решетку. Ночной воздух разрывает заунывный вой — не животного, а отчаявшегося человека.
Небо чуть светлеет, но это не заря, а отблески свирепых пожаров. Огонь вздымается из самой земли, и в его треске слышится хохот безумца. Пламя лижет руины, словно бы ощупывает их в поисках входа. Пылающий ад окружает башню, отбрасывая кирпично-красное сияние на камни, изъеденные временем.
Человек в темнице визжит и стонет; его пронзает боль, худшая, чем от удара кинжалом. Огонь поглощает узника, порождая неописуемую, всепожирающую, вечную агонию. Горит не кто-то иной, как сам спящий наблюдатель. Он был снаружи башни, но теперь внутри.
И только он сам может выпустить себя на волю. Азраил очнулся от дремоты, однако видение засело у него в голове. Воин еще несколько минут лежал на твердом топчане, стараясь уловить последние фрагменты грез, но они упорхнули из сознания, словно искры затухающего костра на сильном ветру. Их сменило воспоминание о маленьких существах в капюшонах и с глазами-рубинами.
Сев на постели, владыка ордена осмотрелся в поисках посторонних. Никого, и дверь заперта на засов. Космодесантник вспомнил, как Иезекииль обещал не вмешиваться в его мысли, и понадеялся, что псайкер не лгал своему командиру.
Верховный магистр взял с прикроватной тумбочки кувшин с водой и выпил прямо из него, хотя рядом стояла простая металлическая кружка. Холодная влага освежила тело воина, но разум по-прежнему застилала темная дымка.
Он точно знал, что должен выполнить некую задачу, но забыл, какую именно. Подойдя к вокс-станции на столе, Темный Ангел нажал последовательность рун для связи с библиариумом. Через несколько секунд ожидания затрещал открытый канал.
— Говорит верховный великий магистр Азраил. — Дополнительное слово в титуле прозвучало удивительно естественно. — Приказ старшему библиарию и магистру астропатов: передать орденам-наследникам приглашение на всеобщий совет в Башне Ангелов. Пусть представители всех сынов Льва соберутся у Рамиила.
По Десятичному залу разносился стук шагов магистров рот и других старших офицеров. Они пришли не в рясах с капюшонами, а в боевой броне — уже не члены Внутреннего Круга, но воины Темных Ангелов. Палата для приемов, тянущаяся почти на сотню метров, располагалась над одними из гигантских ворот цитадели, которую некогда именовали Ангеликастой.
Стены чертога были украшены почетными свитками и знаменами; за десять тысяч лет кампаний их набралось так много, что кое-где они висели в два слоя. Проходы обрамляли штандарты тысячи капитанов прошлого. Флажки сержантов и отделений, почти забытых историей, завершали набор декораций для первого совета Азраила в роли верховного магистра.
В конце зала находилась низкая площадка с резным троном из обсидиана и эбенового дерева, спинка которого превосходила по высоте самого рослого космодесантника. Несмотря на огромные размеры палаты, престол словно бы занимал в ней главное место, и не только благодаря внушительным габаритам. Это был Трон Льва, отмеченный гербом самого примарха, и каждый космодесантник, входя в чертог, быстро кланялся темному креслу, будто на нем по-прежнему восседал Эль’Джонсон.
Немного спереди и справа от грозного престола располагался другой, сам по себе внушительный и достойный любого монарха, но маленький и неприметный в сравнении с соседом. Возле этого Сиденья Регента возвышался Азраил в полном доспехе; Меч Тайн он положил на большой овальный стол перед тронами, предназначенный для заседания. Его крышку, почти тридцати метров в длину и десяти в ширину, когда-то густо покрывал красный лак, но за сотню веков он истерся, потемнел, и поверхность приобрела темно-коричневый, почти черный цвет. По краям деревянного эллипса виднелись сколы и вмятины — следы кулаков, стучавших в поддержку выступлений; ножей, воинственно вонзавшихся в плашки; керамитовых пальцев, ударами подчеркивающих ключевые моменты речей. Крылатый меч, выложенный сусальным золотом в центре стола, окружало еще шесть символов: ключ и ворота, песочные часы и язык пламени, клинок и латная перчатка. Значение их забылось еще в стародавние времена.
