В первый же вечер на вилле она, по совету слуг, поднялась к храму Афродиты, чтобы полюбоваться закатом. Глядя на его великолепие, она почти поверила, что видит в этом ослепительном блеске Аполлона, превратившего все море в золото и коснувшегося каждой скалы и каждой песчинки своим волшебным перстом.
Позже, когда солнце стало прямо на глазах уходить за горизонт и начала подкрадываться темнота, она вдруг ощутила в вышине странное свечение, таинственное мерцание и услышала как бы шум серебряных крыльев и стук серебряных колес.
Да, это был, конечно же, он — тот, кого греки называли Аполлоном, и она почувствовала что он здесь, рядом.
Однако это был совсем не тот восторг, охвативший ее на Серпентине в Гайд-парке, когда она осознала единство всего живого; сейчас это было вне ее, но оно было так совершенно и так сильно, что ей хотелось поймать его и удержать.
С наступлением темноты Аполлон исчез, но ей долго не хотелось думать ни о чем другом.
На следующий день она совсем не чувствовала одиночества. Ее окружали добродушные улыбающиеся итальянцы — они смотрели на нее своими темными влажными глазами и пытались на свой манер развеселить ее.
Когда она гуляла по саду, ей чудилось, будто ее сопровождает какая-то странная музыка — не жужжание пчел и не птичьи голоса, а как бы божественная песнь, растворенная в воздухе.
В этот вечер она снова думала об Аполлоне.
На вилле она обнаружила книги, рассказывающие о мифах и легендах древних греков и римлян, с многочисленными ссылками и цитатами. Но это были лишь слова, и она снова шла в сад, чтобы ощутить его вездесущее покровительство.
Ей начало казаться, что ее окружает какая-то выжидающая тишина — необъяснимая тайна, которая вот-вот должна разрешиться.
В одной из этих книг она нашла стихи — перевод из Софокла и, бродя по саду, поймала себя на том, что повторяет запомнившиеся строки:
Вот он — добывший славу
и гордый новой победой,
Мчится по небу на крыльях
своей человеческой мощи…
Да, только Аполлон может мчаться по небу!
Ей казалось, она беседует с ним, когда вечерний ветерок с моря шевелил ее волосы и нежно касался разгоряченных щек.
Чтобы не пропустить момент, когда солнце скроется за горизонтом и тут же появятся первые, едва мерцающие звезды, она заранее переоделась к ужину — в белое платье, потому что накануне была в розовом.
Набросив на плечи длинный шифоновый шарф, в неосознанном желании стать похожей на древних греков, она снова отправилась к храму и стояла там в терпеливом ожидании — будто пришла в театр и ждет, когда откроется занавес.
Сегодня закат был еще красивее, чем прежде: золото, багрянец и синева — все было ярче и лучезарнее. Таким же божественным сиянием осветился, наверное, пустынный остров Делос, когда у богини Латоны, укрывшейся там от гнева Геры, родился сын — бог света Аполлон.
Слезы восторга подступили к глазам Марины, и музыка, преследовавшая ее весь день, снова зазвучала в ушах.
Она услышала чьи-то шаги и обернулась.
Почти ослепленная закатом, она с трудом различила фигуру мужчины, стоявшего в тени храма. Потом свет упал на его лицо, и сердце ее так и подпрыгнуло в груди — она увидела перед собой Аполлона!
Марина вдруг почувствовала, какая стоит тишина, будто природа замерла, а земля перестала вращаться.
Прервав молчание, каким-то чужим голосом Уинстон спросил:
— Вы мисс Мильтон?
Она не могла выговорить ни слова.
— Д-да… а вы… кто? — наконец произнесла она с трудом.
Подойдя ближе, он понял, почему в первый момент она так напомнила ему Афродиту.
Очень стройная, она и ростом была точь-в-точь как статуя богини, стоящая рядом с ними на пьедестале.
Складки шарфа на ее плечах лежали совершенно по-гречески, и платье, подобно греческому одеянию, свободно спадало к ее ногам.
Он подошел к ней совсем близко — она подняла глаза, и он увидел, что они серые, а волосы, откинутые с овального лба, — цвета бледного золота, но уже без тех язычков пламени, которые поразили его в первый момент.
Она не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал прежде. И еще в ней чувствовалась какая-то чистота — он и сам не мог объяснить почему, просто она показалась ему частью этого храма, частью сада и частью солнца, опускающегося в море…
— Я — брат Элвина, Уинстон.
— А Элвин здесь?
В ее голосе появились живые, даже пылкие нотки.
— К сожалению, нет. Я, так скажем, его авангард. — Возникло молчание, будто они не знали, о чем говорить. Наконец Уинстон спросил: — Надеюсь, вы не скучали здесь в одиночестве? Как я понял, вы приехали уже три дня назад.
— Нет, не скучала — здесь так красиво, так невероятно, потрясающе красиво!
— Я тоже всегда так думал. В детстве я все каникулы проводил здесь, с дедом.
— Не понимаю, почему Элвин не рассказывал мне об этом.
— А я не уверен, что он вообще здесь бывал.
— Но почему?
— Элвин болел с детства, и наша мама боялась, чтотакие далекие путешествия могут быть ему не на пользу.
— Как жалко! — воскликнула Марина. — Ему бы здесь так понравилось! А я-то думала, он будет мне здесь обо всем рассказывать…
— Может быть, я смогу ответить на ваши вопросы вместо него? — предложил Уинстон.
— Это даже не совсем вопросы, — сказала она неуверенно. И вдруг, будто спохватившись, что сказала слишком много, она быстро спросила: — Вы приехали из Америки?
— Да.
— А Элвин достаточно хорошо себя чувствует, чтобы пуститься в дорогу? Я даже не поверила, когда мистер Дональдсон сообщил мне, что Элвин хочет встретиться со мной здесь.
— Вы не были уверены, что он сможет приехать? — Уинстон внимательно посмотрел на нее.
Марина отвела взгляд и стала молча смотреть на море, и он почувствовал, что его вопрос привел ее в замешательство.
Что-то здесь было не так. В телеграмме она сказала совершенно определенно: «Приди ко мне, как ты обещал». Если она позвала его, то почему же удивляется, что он готов выполнить свое обещание?
— Вы познакомились с Элвином, когда он был в Швейцарии? — спросил он, помолчав.
— Да, мы были вместе в санатории.
— Вы тоже болели?
— Нет, я была там с мамой.
— Надеюсь, маме сейчас лучше?
— Она умерла.
— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?
— Да, через две недели.
— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?
