Как следует размявшись, Балашихин перешел к упражнениям на перекладине, используя в качестве последней перила лоджии. В этих акробатических экзерсисах над двенадцатиэтажной пропастью была, конечно, изрядная доля мальчишеского фанфаронства, но Николай Викторович никогда и не скрывал этой черты своего характера.
Закончил он, как всегда, коронной стойкой на руках, длившейся ровно две с половиной минуты по хронометру.
На исходе второй минуты стояния вверх ногами на перилах из соседней лоджии выглянула огромная, угольно-черная голова соседского мастифа Лелика. Лелик с комичным недоумением посмотрел на Балашихина, поставил торчком маленькие треугольные уши и гулко, как в огромную бочку, вопросительно гавкнул.
– Сам ты гав, – доверительно, хотя и с некоторой натугой из-за прилившей к голове крови, сообщил ему Балашихин. – Присоединяйся!
– Гав, – повторил Лелик и убрал голову. Присоединяться к сумасшедшему соседу он явно не хотел.
– Ну и фиг с тобой, – напутствовал его майор и мягко спрыгнул обратно в лоджию.
Стоя под душем, он напевал медленную мелодию, полностью отдавая себе отчет в том, что занимается совершенно пустым делом, пытаясь обмануть самого себя и сделать вид, что все идет как обычно. Солнечный день имел в самой своей сердцевине червоточинку, которая увеличивалась с каждой минутой: червячок, поселившийся в яблоке дня, был неугомонным и обладал отменным аппетитом. Тем не менее майор действовал по заведенному распорядку – снявши голову, по волосам не плачут, или, говоря другими словами, назвался груздем – полезай в кузов. Или получи в пузо. Вот так, и никак иначе.
Одеваясь, он задел лежавшую на прикроватной тумбочке видеокассету и на некоторое время замер в нелепой позе с до половины натянутыми штанами, глядя на кассету остановившимся взглядом.
– «Таперича спрашивается вопрос, – сказал он голосом популярной некогда Авдотьи Никитичны, – на кой хрен мне все это надо?»
Вопрос был не праздный: майор не сомневался, что обладание этой кассетой гораздо более опасно для его драгоценного здоровья, чем, к примеру, хранение под кроватью чемодана с сырым плутонием. Сто тысяч, если разобраться, не такие уж сумасшедшие деньги, чтобы из-за них рисковать головой, но, с другой стороны, кому и когда мешали лишние доллары? Тем более что взять их проще, чем отобрать у ребенка леденец. Сто тысяч. Те самые сто тысяч, которые одна рыжая шлюха должна была подло жить в квартиру Лопатина для того, чтобы окончательно добить беднягу после того, как он сломается и отдаст то, что у него требуют. Что у него требовали, Балашихин не вникал, но полагал, что эти сто тысяч с таким же успехом могут пойти на пользу ему, майору Балашихину, как и в конец запутавшемуся в дамском белье следователю.
Следаку хватит и видеозаписи. Балашихин слышал его по радио, видел на экране монитора и однозначно определил для себя как стопроцентного слизняка.
План был прост: продать слизняку копию пленки, выдав ее за оригинал. Продать за те самые сто тысяч, избавив Лопатина заодно и от этой опасности. Номера купюр наверняка тщательнейшим образом переписаны, но ведь не для того же, чтобы искать их потом, а для того, чтобы ментам, которые найдут их в квартире следователя, было ясно: это взятка. Конечно, сразу тратить их нельзя. Можно, к примеру, для начала забраться в званцевский компьютер и поработать над этими самыми номерами…
Колебания майора были вызваны тем, что он никогда не был силен в планировании. Он блестяще командовал ротой, никогда не кланялся пулям и один стоил взвода хорошо обученных солдат. К сожалению, в данном случае от него требовались совсем другие способности, и он не без оснований сомневался, что обладает ими в достаточной для успешного завершения дела степени. Кроме того, ставка с его стороны была чересчур высока – жизнь, в то время как выигрыш равнялся несчастным ста тысячам…
Майор крякнул и крепко потер пальцами свой гладко выбритый подбородок. Способность плести интриги никогда не была его сильной стороной, но…
Вот именно, «но», сказал он себе. Сколько можно горбатиться на дядю, приятель? Еще пара-тройка лет, ну от силы пять, и Званцев решит, что ты слишком стар для этой работы. И вообще, Званцев – это Званцев. Он ведь может и что-нибудь другое решить… Например, что ты слишком много знаешь.
Поработав немного под началом у своего бывшего сослуживца, майор окончательно убедился в том, что у начальника не все в порядке с головой. Точнее, голова-то у него как раз работала лучше любого компьютера, но вот психология Званцева напоминала психологию тропического паука-охотника. Этот человек был до краев полон черным вязким ядом, и в последнее время Балашихин начал ловить себя на том, что всерьез побаивается Званцева. Это был тот же инстинктивный, глухой к доводам рассудка страх, который всегда охватывал майора при виде крупных кусачих насекомых.
Из «Борея» надо было уходить. И по возможности не с пустыми руками.
«Какого черта я впутал во все это Забродова? – подумал майор. – Пить надо меньше, вот что. Хотел как лучше, а получилась медвежья услуга. Наверняка этот огрызок Званцев что-то задумал, а если не задумал еще, то задумает непременно. Иллариона надо обязательно предупредить. Вот разберусь с этим делом и предупрежу, чтобы держал ухо востро. Плевать, что телефон не записал. На что тогда справочная?»
Он приготовил себе плотный завтрак – ветчина, яйца, большая чашка черного кофе – и съел все без остатка, пытаясь убедить себя в том, что действительно голоден. Поев, он тщательно вымыл посуду и вообще навел в кухне армейский порядок, точно зная, что в противном случае кухня, да и вся квартира за два дня превратятся в сущий хлев. Майор ничего не делал наполовину, и уж если зарастал грязью, то по самые уши, так что потом приходилось неделю драить и отскребать все подряд. Закончив наводить порядок, он посмотрел на часы и понял, что пора двигаться.
По графику у него сегодня был выходной, но, когда он появился в конторе, никто из присутствовавших там сотрудников не удивился: все-таки он был старшим группы наружного наблюдения, которая в последнее время работала не покладая рук, и его заинтересованность в результатах работы была вполне понятна. Он заглянул в технический отдел и поинтересовался, удовлетворены ли там качеством сделанной им минувшей ночью записи. Бородатый начальник отдела по имени Боба (Балашихин все никак не мог привыкнуть называть его этой собачьей кличкой, а настоящего имени Бобы, как ни старался, узнать так и не смог) по секрету сказал ему, что запись получилась чересчур качественной и что он. Боба, лично пресек уже четыре попытки скопировать ее для личных видеотек некоторых охочих до порнографии сотрудников. Услышав о неудавшихся попытках копирования, Балашихин незаметно для окружающих вздрогнул: его попытка была удачной. Впрочем, подумал он, спасибо Бобе – навел на удачную мысль…
Званцев был оживлен и весел, как никогда. Результаты ночного дежурства Балашихина и его напарника превзошли ожидания. Пребывая в отличном настроении, он хлопнул майора по плечу и сообщил ему, что с клиентом уже связались. Клиент, как и следовало ожидать, до сих пор не вяжет лыка, но суть происходящего, кажется, уяснил и уже полностью готов к употреблению…
