Посторонним не до нас
Прошло несколько дней, солнце, кажется, проникает сквозь стены, наполняя комнату, и нарциссы уже распустились, и птицы щебечут, а внутри у меня будто конский топот – наверное, это всего лишь физиология, обычное явление, если тебе нравится другой человек. Стюарт предложил встретиться после занятий на скамейке возле школы – кажется, он живет поблизости – и прогуляться в город.
Я надела свой любимый наряд, не считая брючного костюма для дебатов – платье, которое два года назад купила мне мама для церкви: хлопчатобумажное, нежно-голубое, с треугольным вырезом, – а волосы я с утра высушила без фена и распустила по плечам. Я засомневалась, выгляжу ли соблазнительной, но после мысленной беседы с Мэдди решила: не все ли равно? Вспомнилось, как она смотрится в зеркало и спрашивает: «Принято среди кого?»
Едва я покончила с заданием по алгебре и закрыла учебник, как увидела Стюарта. Как обычно, с ног до головы в черном, в солнечных очках, походка стремительная.
– Сэмми! – крикнул он. – Привет!
Я встала со скамьи и спрятала в сумку учебники.
– Привет!
Не доходя до меня, он остановился. Снял очки и уставился на мое платье. Я проследила за его взглядом: а вдруг там пятно? Когда мы снова посмотрели друг другу в глаза, он заметно волновался.
– Давно не виделись, – начал он.
– Неделю, – уточнила я.
Парень улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.
– Что будем делать? – спросил он.
– Прогуляемся?
– Давай.
И всю дорогу мы болтали без остановки. Мы шли плечо к плечу, сначала по тропинкам, потом по улицам города, и Стюарт то и дело махал знакомым, которые попадались нам навстречу. Он так и сыпал вопросами, как будто интервью у меня брал: Кто вам достался в соперники? Где вы жили? Ты до этого уже бывала в Бостоне?
Когда я рассказала о поражении (опустив кое-какие важные подробности), парень изменился в лице. Приобнял меня за плечи, и внутри у меня все оборвалось от противоречивой смеси чувств – боли, как при всякой мысли о поражении, и трепета оттого, что Стюарт так близко.
– Вот ужас, – проговорил он и рассказал, как на последнем представлении «Гамлета» забыл целый монолог:
– На последнем! Я его читал уже тысячу раз!
– Не припомню, – ответила я, все-таки силясь припомнить.
– Да, потому что никто не заметил.
– Никто? – изумилась я.
– Никто! И даже если бы заметили, то какая им разница?
– Ты продолжил как ни в чем не бывало?
– Да, и никто в зале не обратил внимания. Ну а я запомнил на всю жизнь. Потому что допустил промах.
– Да уж. Чемпионат по дебатам я тоже буду помнить всю жизнь. – Надеюсь, что запомню, добавила я про себя.
Навстречу попалась пара дартмутских студентов на роликовых досках.
– Быть может, представление об успехе нам во многом диктуют чужие люди, – предположил Стюарт. – Мы чересчур склонны разделять наш успех с другими. Растрачиваем всю радость от побед, и на нашу долю ничего не остается.
– Да, успех – это не только когда тебя замечают.
– Верно. И ни к чему все принимать близко к сердцу, вот как мы с тобой, – продолжал Стюарт. – Надо свыкнуться с мыслью, что наши успехи никого не волнуют, кроме нас самих – так оно и есть, всем плевать. Победил, проиграл – кому какое дело? Никто тебя по головке не погладит за то, что ты сутки напролет учил, читал, работал над словом, во всем себе отказывая. Так что трудиться стоит ради самих себя.
Под конец своей тирады Стюарт застыл посреди тротуара. Он, казалось, не умел говорить на ходу, особенно если всерьез увлекался. Так трогательно.
И тут я поймала его на противоречии.
– Но тебя-то по головке погладили! – воскликнула я. – Напечатали!
Стюарт опять застыл. На этот раз он крепко задумался.
– А если бы не напечатали?
– Тогда… – Я помолчала. – Надо было бы просто сосредоточиться на любимом деле, и все.
– Именно так. И, пожалуй, вдвое больше работать, – пробормотал Стюарт.
– Да, понимаю, – согласилась я. И вспомнила маму с папой и их кошмарные слова: «понимать, что возможности твои ограниченны». Наверное, то, что сказал Стюарт, можно и здесь применить. Все ограничения, о которых говорят родители, продиктованы чужими людьми. А я ставлю цели не для кого-то, а для себя.
Мы шли дальше молча. Слишком уж серьезный вышел разговор.
Я настраивалась на сверхнепринужденную беседу, Сэм-из-будущего. Типа, не па-а-арься, все ерунда! Но это не для меня. И я едва не растаяла от счастья, узнав, что в этом мы с ним схожи.
Стюарт нарушил молчание вопросом: «Что ты сейчас читаешь?» – и меня понесло, потому что я читаю книгу о потрясающей альтернативе капитализму под названием «неортодоксальная экономика» – эта теория подразумевает, что основа экономики в нашем понимании… ой, подожди. Прости. Ну так вот.
Мы остановились выпить кофе со льдом и расположились на лужайке в Дартмутском студгородке. Я смотрела на людей, одетых по-весеннему, и пришло на ум слово «истома» из школьных тестов на словарный запас.
– Как ты передвигаешься по Нью-Йорку? – поинтересовалась я.
– Если никуда не спешу, всюду хожу пешком. На метро быстрее только из округа в округ.
– Вот как? Звучит не очень-то правдоподобно.
Стюарт поднял руки вверх – мол, сдаюсь.
– Да, это лишь отчасти правда. Я люблю ходить пешком, вот и все.
– Но ты всюду успеваешь вовремя?
– У меня… как сказать… довольно свободный распорядок.
– Весь день пишешь?
Стюарт поморщился, будто я задела больное место.
– Стараюсь. Еще я подрабатывал помощником бармена, в центре города, пару вечеров в неделю. Работа непыльная – одеваешься во все черное и слушаешь разговоры богачей – вот и все обязанности. Собственно, и писатель тем же занимается. – Он рассмеялся.
