Абивард удостоил служителя Господа лишь мимолетным взглядом. А затем вновь, как и на протяжении всего утра, взор его устремился к воротам крепости.
Там, в тени, ждала Рошнани. Когда она выйдет во двор, наступит и его черед появиться.
— Эх, вот бы он дал мне взглянуть на нее, — пробормотал Абивард.
Охос и свадебный кортеж прибыли накануне вечером. Однако молодой дихган, видимо, из-за недостатка опыта не знавший, какие установленные обычаем действия можно смело опустить, строго придерживался их всех. И поэтому, хотя Абивард имел возможность поздороваться со своей невестой — и узнать, что у нее довольно приятный голос, — он так и не увидел ее лица. На ней была плотная чадра, из-за которой она, должно быть, ничего не видела. Эта самая чадра успешно противостояла всем попыткам Абиварда узнать, что же под ней скрывается.
Во дворе один из сводных братьев Абиварда начал бить в барабан. При четвертом неспешном и гулком ударе Рошнани вышла из тени и стала медленно приближаться к брату и священнослужителю в желтом.
Младший сводный брат Парсваш подтолкнул Абиварда.
— Иди же! — пискнул он. — Пора!
Платье Рошнани было ярким, словно маяк, из красно-оранжевой шелковой саржи с узором из нарядных стилизованных корзинок с фруктами. Из-под подола выглядывали загнутые носки красных туфель. Чадра ее на сей раз была из той же ткани, что и платье, только несколько прозрачней.
Парсваш вновь подтолкнул Абиварда. Тот сделал глубокий вдох и шагнул во двор. Как и в тот миг, когда он рванулся в атаку, в нем смешались страх и восторг.
Когда Абивард приблизился к ожидавшим его, Охос исполнил ритуальный поклон, на который Абивард ответил таким же поклоном. Так же он поклонился и служителю Господа, который, служа более высокому господину, нежели Смердис, Царь Царей, на его поклон не ответил, и, наконец, Рошнани. Охос поклонился ему от имени сестры.
Потом служитель Господа произнес:
— Во имя Нарсе, Гимиллу, преподобной Шивини и Фраортиша Старейшего мы сошлись здесь сегодня, дабы завершить начатое много лет назад и сочетать браком дихгана Абиварда и Рошнани, дочь Папака, покойного дихгана, и сестру дихгана Охоса.
Лицо Охоса перекосилось. Вид у него был такой, будто он отдал бы все, чтобы на его месте стоял Папак. Абиварду это чувство было понятно — до чего же ему самому хотелось ощущать рядом спокойное и вселяющее силу присутствие Годарса. Но он, как и Охос, был предоставлен самому себе.
Взгляд его упал на филигранные ширмы, прикрывавшие окна женской половины.
За одной из этих ширм — его мать, за другой — сестра. Все прочие женщины Годарса — ныне его, Абиварда, женщины, — конечно, тоже смотрят, во все глаза смотрят, как незнакомка из другого надела входит в их мир и, по всей вероятности, превзойдет их всех по своему положению.
— Господь благословляет нас даже в несчастьях, — продолжал священнослужитель. — Ибо от Него, равно как от мужчины и женщины, проистекает каждое новое поколение, каждая новая жизнь. Желаешь ли ты, Абивард, сын Годарса, чтобы твоя помолвка преобразилась днесь в истинный брачный союз?
— Желаю, — сказал Абивард, как его учили. Рядом с ним Фрада медленно кивнул, словно беря на заметку, чего следует ожидать, когда придет его черед предстать перед служителем Господа.
— Желаешь ли ты, Охос, сын Папака, чтобы помолвка твоей сестры, одобренная твоим отцом, преобразилась днесь в истинный брачный союз?
— Желаю, — отвечал Охос дрогнувшим голосом. Он насупился и покраснел.
Абиварду хотелось сказать ему, что волноваться ни к чему, что все хорошо, но человек в желтой рясе уже обращался к Рошнани, которая тоже обладала правом голоса в этом деле:
— Желаешь ли ты, Рошнани, дочь Папака, чтобы твоя помолвка преобразилась днесь в истинный брачный союз?
— Желаю, — ответила она так тихо, что Абивард еле расслышал ее голос.
Неудивительно, что она волнуется, подумал он. Он-то всего лишь добавляет еще одну жену к нескольким, уже обосновавшимся на женской половине. Но для нее вся жизнь изменилась навсегда, когда она покинула крепость, в которой родилась… и так возможно, что перемена эта окажется к худшему, несравненно худшему.
— Теперь, сообразно вашим желаниям… — Служитель Господа вручил Абиварду и Рошнани по финику. Рошнани отдала Абиварду свой финик, он сделал то же самое.
Он ел финик, данный ею, и надеялся разглядеть ее лицо, когда она будет класть финик в рот. Но нет, она убрала руку под плотную чадру и достала ее уже с косточкой. Эту косточку она вернула священнослужителю, как и Абивард. Служитель Господа произнес:
— Я посажу эти семена рядом, дабы они росли вместе, как и вы.
Затем он взял Рошнани за руки и вложил их в руки Абиварда. Это действие завершало и узаконивало брачный обряд. Двор огласился приветствиями. Они слышались и из окон женской половины — хотя и не из всех, Фрада осыпал новобрачных пшеничными зернами, символизирующими плодородие.
Теперь руки Рошнани лежали в его руках, и Абивард имел право приподнять ее чадру. Он исполнил долг перед собой, ее отцом и братом, взяв ее в жены. Теперь она переходила от них к нему.
Шелк чадры скользил по его пальцам. Он приподнял чадру и впервые увидел лицо Рошнани. Она отважно выжимала из себя улыбку. При всем внутреннем напряжении ее круглое лицо было симпатично, а красивые глаза подведены сурьмой.
На одной стороне подбородка она нарисовала пикантную мушку. Щеки ее были нарумянены — но не так густо, как у Пероза в тот день, в лагере.
Она оказалась не совсем то, о чем он мечтал, но и совсем не то, чего он опасался. Как сын Годарса, он был достаточно здравомыслящим, чтобы удовлетвориться тем, что получил.
— Добро пожаловать в надел Век-Руд, о жена моя, — сказал он, отвечая на ее улыбку. — Дай тебе Господь долгих и счастливых лет в этом доме.
— Спасибо, о муж мой, — сказала она чуть более уверенным тоном; возможно, она тоже умела довольствоваться тем, что имеет. — Да будет Господь великодушна и даст тебе все то, чего ты пожелал мне.
Фрада осыпал их второй горстью пшеницы. Абивард вновь взял Рошнани за руку и повел ее через толпу к жилой части крепости. Вассалы и родня кланялись им в пояс, когда они проходили мимо. Зайдя в помещение, Абивард на миг задержался — глаза должны были приспособиться к полумраку.
Рошнани с любопытством разглядывала людей, шпалеры на стенах, мебель.
Все-таки это была первая увиденная ею крепость, не считая родной.
— Вы очень неплохо обустроились, — заметила она.
— Неплохо, — сказал Абивард. — А теперь наше владение получило новое замечательное украшение. — Он улыбнулся ей, тем самым показывая, о чем ведет речь.
Она была хорошо воспитана и с милой скромностью потупила глазки.
— Ты очень добр, — прошептала она. Сказано это было таким тоном, что Абивард не понял — говорит ли она то, что думает, или то, на что надеется.
