Явление VIII
Те же и почтмейстер впопыхах и с распечатанным письмом в руке.
Почтмейстер. Удивительное дело, господа! Чиновник, которого мы приняли за ревизора, был не ревизор.
Все. Как не ревизор?
Почтмейстер. Совсем не ревизор, я узнал это из письма.
Городничий. Что вы? что вы? из какого письма?
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес, вижу: в Почтамтскую улицу. Я так и обомлел. Ну, думаю себе, верно нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство. Взял да и распечатал.
Городничий. Как же вы?..
Почтмейстер. Сам не знаю: неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера с тем, чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу, слышу, что не могу, тянет, так вот и тянет. В одном ухе так вот и слышу: ей, не распечатывай, пропадешь, как курица; а в другом словно бес какой шепчет: распечатай, распечатай! распечатай! И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей богу мороз. И руки дрожат, и всё помутилось.
Городничий. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы?
Почтмейстер. В том-то и штука, что он и не уполномоченный и не особа!
Городничий. Что ж он, по-вашему, такое?
Почтмейстер. Ни сё, ни то; чорт знает что такое.
Городничий (запальчиво). Как ни сё, ни то? Как вы смеете назвать его ни тем, ни сем, да еще и чорт знает чем? Я вас под арест…
Почтмейстер. Кто? вы?
Городничий. Да, я.
Почтмейстер. Коротки руки.
Городничий. Знаете ли, что он женится на моей дочери, что я сам буду вельможа, что я в самую Сибирь законопачу.
Почтмейстер. Эх, Антон Антонович! что́ Сибирь, далеко Сибирь. Вот лучше я вам прочту. Господа! позвольте прочитать письмо?
Все. Читайте, читайте!
Почтмейстер (читает). „Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, какие со мной чудеса. На дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму, как вдруг по моей петербургской физиономии и по костюму весь город принял меня за генерал-губернатора. И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропало за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги…
Помнишь, как мы с тобой бедствовали, обедали на широмыжку и как один раз, было, кандитор схватил меня за воротник по поводу съеденных пирожков на счет доходов аглицкого короля; теперь совсем другой оборот. Все мне дают взаймы сколько угодно. Оригиналы страшные. От смеху ты бы умер. Ты, я знаю, пишешь статейки: помести их в свою литературу. Во-первых: городничий — глуп, как сивый мерин… “
Городничий. Не может быть! там нет этого.
Почтмейстер (показывает письмо). Читайте сами!
Городничий (читает). „Как сивый мерин“. Не может быть, вы это сами написали.
Почтмейстер. Как же бы я стал писать?
Артемий Филипович. Читайте!
Лука Лукич. Читайте.
Почтмейстер (продолжая читать). „Городничий глуп, как сивый мерин… “
Городничий. О, чорт возьми! нужно еще повторять! как будто оно там и без того не стоит.
Почтмейстер (продолжая читать). Хм… хм… хм… хм… „сивый мерин. Почтмейстер тоже добрый человек… “
(Оставляя читать.) Ну, тут обо мне тоже он неприлично выразился.
Городничий. Нет, читайте!
Почтмейстер. Да к чему ж?..
Городничий. Нет, чорт возьми, когда уж читать, так читать! Читайте всё!
Артемий Филипович. Позвольте, я прочитаю.
(Надевает очки и читает.) „Почтмейстер точь в точь департаментский сторож Михеев; должно быть, также, подлец, пьет горькую“.
Почтмейстер (к зрителям). Ну, скверный мальчишка, которого надо высечь: больше ничего!
Артемий Филипович (продолжая читать). „Надзиратель над богоугодным заведе… и… и… и… “ (заикается).
Коробкин. А что ж вы остановились?
Артемий Филипович. Да нечеткое перо… впрочем, видно, что негодяй.
Коробкин. Дайте мне! вот у меня, я думаю, получше глаза. (Берет письмо.)
Артемий Филипович (не давая письма). Нет, это место можно пропустить, а там дальше разборчиво.
Коробкин. Да, позвольте, уж я знаю.
Артемий Филипович. Прочитать я и сам прочитаю, далее, право, всё разборчиво.
Почтмейстер. Нет, всё читайте! ведь прежде всё читано.
Все. Отдайте, Артемий Филипович! отдайте письмо.
(Коробкину.) Читайте!
Артемий Филипович. Сейчас. (Отдает письмо.)
Вот позвольте… (закрывает пальцем) вот отсюда читайте. (Все приступают к нему.)
Почтмейстер. Читайте! Читайте! вздор, всё читайте!
Коробкин (читая). „Надзиратель за богоугодным заведением Земляника: совершенная свинья в ермолке“.
Артемий Филипович (к зрителям). И не остроумно! свинья в ермолке! где ж свинья бывает в ермолке?
Коробкин (продолжая читать). „Смотритель училищ протухнул насквозь луком“.
Лука Лукич (к зрителям). Ей богу, и в рот никогда не брал луку.
Аммос Федорович (в сторону). Слава богу, хоть по крайней мере обо мне нет.
Коробкин (читает). „Судья… “
Аммос Федорович. Вот тебе на! (Вслух.) Господа, я думаю, что письмо длинно. Да и чорт ли в нем: дрянь этакую читать.
Лука Лукич. Нет!
Почтмейстер. Нет, читайте!
Артемий Филипович. Нет, уж читайте!
Коробкин (продолжает). „Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон… “ (останавливается) должно быть французское слово.
