— Перестань обращаться со мной как с инвалидом, — обидевшись, отказалась девушка.
— Не упрямься. Я хочу, чтобы ты внимательно огляделась и сказала, что думаешь.
— Ты действительно хочешь знать мое мнение, Гаррет? — тихо спросила Килин.
— Да.
— Даже если оно совершенно расходится с твоим?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты говоришь, что строишь этот дом для Терезы. Ты хочешь привязать ее к этому острову. Но ты не можешь навязать ей будущее вопреки ее желанию. Ты достаточно умен и великодушен, чтобы это понимать, — ответила Килин.
— Нет. Я не умен и не великодушен. Я обычный отец, который стремится защитить свою дочь от ошибок, которые она может наделать по неопытности.
— Гаррет, лишить ребенка собственного пути — это все равно, что лишить его жизни.
— Не утрируй, Килин... Этот дом — ее, от фундамента до черепицы. Но дочь не обязана мне ничем. В этом доме она сможет найти то, чего никогда не найдет в большом враждебном мире. Здесь она всегда будет в безопасности. Но я не стану держать ее здесь в заточении.
— Значит, ты собираешься держать здесь в заточении самого себя. Сохранять эти стены, старея, дряхлея, ожидая, когда любимая дочь вернется к своему одинокому отцу?
— Какой неожиданный переход, Килин! Какая странная забота! Может быть, теперь ты скажешь, что на самом деле тебя так тревожит? — спросил Гаррет, нахмурившись.
— Ты за что-то казнишь себя, Гаррет. Это очевидно. И, мне кажется, казнишь за то, что не является твоей виной... — осторожно предположила она.
— Ты сама не знаешь, о чем говоришь, — гневно оборвал ее Гаррет.
— Я ошибаюсь? А для чего еще ты строишь дом в такой глуши, из этих старинных валунов, для молоденькой девушки, как не для того, чтобы изолировать ее от всего мира, который ты сам называешь враждебным? Что такого натворил ты, что так боишься чудовищных последствий, которые могут ударить по твоей дочери? Никто не убедит меня, что долг родителя дает право диктовать ребенку, кем быть и как жить. И то, что ты делаешь со своей жизнью, мне представляется не менее преступным. Я не понимаю, как можно одной ошибке позволить перечеркнуть все надежды и мечты.
Гримаса презрения и гнева сковала доселе снисходительное лицо Гаррета.
— Что ты о себе возомнила! — громыхнул он. — Кто дал тебе право разбрасывать направо и налево рекомендации, касающиеся моей личной жизни и судьбы моей дочери? Возможно, жизнь, которую ты спланировала для себя, представляется тебе идеальной, но поверь, со стороны она может казаться жалкой, нелепой, ничтожнейшей. Если наш остров и наш образ жизни для тебя неприемлем, то удивительно, почему ты все еще тут и, по всей видимости, уезжать не торопишься. А все твои псевдопсихологические сентенции яйца выеденного не стоят! — выкрикнул напоследок Гаррет.
Взгляд Килин зажегся яростным огнем.
— О моей жизни тебе известно гораздо меньше, чем мне о твоей! И любое твое мнение совершенно безосновательно и оттого мне безразлично!
— Замечательно! Тогда позволь узнать, почему ты решила, что я собираюсь делать со своей собственной жизнью нечто такое, что, по твоему авторитетному мнению правильным не является? И откуда тебе знать, чего я хочу?
— Разве ты не хочешь прожить остаток жизни в одиночестве, Гаррет? Или, может быть, ты собираешься встретить кого-то, с кем мог бы разделить судьбу? Ведь ты не считаешь себя настолько старым, чтобы не желать иметь еще детей?
Гаррет рассмеялся над ее простодушием.
— А почему ты решила, что это тебя касается? Не думал, что пара поцелуев дает женщине право требовать ответов на такие сугубо личные вопросы. Не слишком ли ты далеко зашла, Килин?
Щеки девушки сделались пунцовыми. Гаррет вплотную подошел к Килин и, пристально глядя ей в глаза, проговорил:
— Тебя беспокоит, Килин, что станет со мной, когда ты покинешь этот остров? У тебя какой-то особый миссионерский план в отношении бедняги Гаррета, который ничего не смыслит в этой жизни? Тебя действительно волнует, останусь ли я до конца своей жизни в одиночестве, без женской ласки, или решусь-таки обзавестись женой и дюжиной детишек? Но почему тебя это так волнует, Килин?
Задавая свои изобличающие вопросы, Гаррет не считал нужным скрывать своей злости. Его преувеличенная гневливость заставила Килин насторожиться. Что-то глупо-наигранное звучало в его словах. Девушка изучающе наблюдала за своим оппонентом. Терри, вдруг вбежавшая в комнату и в очередной раз удивленная странным поведением своего отца, тронула Килин за руку и позвала:
— Килин! Пойдем со мной, посмотришь мою спальню!
— Хорошо, я скоро подойду, Терри, — серьезно ответила Килин, не сводя глаз с Гаррета.
Девочка поспешила удалиться.
— Ты не ответила на мои вопросы, — требовательно произнес Гаррет, выдерживая суровый взгляд Килин.
— Я не собираюсь удостаивать ответами эти отвратительные вопросы.
— Нет уж, Килин, изволь ответить! Какое тебе дело до того, как живет Гаррет Кинкейд и его семья?
— С этой минуты мне нет никакого дела до того, как живет Гаррет Кинкейд. А все твои намеки я считаю оскорбительными.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Около получаса Терри водила Килин по строящемуся дому. Гаррет хранил напряженное молчание, следуя за ними в отдалении.
Он прокручивал в памяти все произнесенные дерзости и понимал, что в очередной раз зашел слишком далеко, выясняя отношения с этой самоуверенной городской девчонкой.
Его переполняла гордость всякий раз, когда Килин вслух хвалила его дом, угадывая в незавершенных конструкциях основную идею и по достоинству оценивая ее. Но на протяжении всей экскурсии она старательно не замечала присутствия мрачного Гаррета.
Больше всего ее поражал вид из окон задней части дома, каждое из которых выходило на океан. Девушка обратила особое внимание на древесные полы. Дэрмот объяснил, что они выложены из старинной древесины, и это подтверждал необычный оттенок поверхности пола, который под щедрым слоем лака приобрел самобытный колорит.
Комнаты, отделка которых была завершена, уже обставлялись мебелью, в них было проведено электричество. Изысканно подобранные абажуры, люстры и светильники довершали стилистическую идею интерьера. Кое-где на стенах висели картины. Внутреннее убранство готовой части дома поражало своей продуманной элегантностью. В представлении Килин его атмосфера никак не вязалась с грубым и задиристым характером хозяина.
И все же это был именно его дом...
Впрочем, сам он утверждал, что строит его для дочери, которая внешне так похожа на отца. Те же шоколадные пышные волосы, искристые карие глаза... Даже смех девочки так похож на отцовский, только слышать его можно гораздо чаще.
Килин подняла глаза на одно из живописных полотен, висевших на стене в искусно подобранной раме. Затем посмотрела на вид, простиравшийся за окном. Ее лицо вдруг изменилось, отчего Терри взволнованно произнесла:
