«В шкуру тупого посмешища», — уточнил Павел про себя.
— Ну, и плюс несчастная любовь, само собой… Одна бабулька, я про нее уже слышал, — некая Вера, знахарка или что-то в этом роде, наговорила Геле, что надо сменить карму и все такое… И что, мол, пластическая операция в этом может помочь. — Медведев потер лоб, припоминая. — Хотя первым об этом, кажется, заговорил ее австралийский дядя.
— Откуда он здесь взялся?
— Приехал на юбилей сестры — Гелиной матери. Которая, кстати, ничем не поступилась, чтобы изменить внешность дочери.
Павел застыл от удивления:
— Бог с вами! Да чем же они могли поступиться? Вы же видели их! Нищие, забитые жизнью люди. Что они должны были сделать? Квартиру продать?
— А хоть бы и квартиру! Они наградили девочку уродством, они и должны были расплачиваться.
— И потом бомжевать вместе с новоявленной красавицей. Очень разумно!
— Что поделаешь… За все в жизни надо платить.
Тремпольцев в знак несогласия качнул головой:
— Ну а как же: ни один волос не упадет…
— От Него материальной помощи не потребуешь.
— Богохульствуете, доктор?
Тяжело вздохнув, Медведев заверил:
— Что вы, я не богохульник. Я всего лишь реалист.
— Если б вы были реалистом, то не рассуждали бы о совершенно невозможном! Никто не продает квартиру ради того, чтобы только улучшить форму носа. Тем более это, знаете, такая бесконечная цепочка… Гелины родители могли предъявить те же претензии своим родителям, а те своим и так далее… Тогда уж проще на государственном уровне принять закон, запрещающий некрасивым людям рожать детей. Только его начнут нарушать сплошь и рядом.
— Китайцы все же как-то регулируют рождаемость… Одна семья — один ребенок.
— Ну, их-то уже так прижало…
Доктор вскинул голову:
— А нас, по-вашему, не прижало? Раса вырождается! Это же просто катастрофа. Посмотрите на лица в толпе на каком-нибудь митинге. Каждый пятый — Шариков!
— И я из их числа.
Разом опомнившись, Медведев пробормотал:
— Я, кажется, немного забылся. Извините.
— Нет, ничего, продолжайте. Хотите запретить мне оставить после себя потомство? Зря стараетесь, я уже сам запретил себе это.
— Простите, честное слово! Я вовсе не хотел…
— Да, я понимаю. На какой-то миг вы забыли, что это лицо сами мне и надели, как маску. Но под ней-то я все тот же. И сам я об этом не забуду. И детей у меня не будет, можете быть спокойны на этот счет.
Пряча глаза, Анатолий Михайлович смущенно проговорил:
— Если мать будет красивой, то вполне возможно…
— Да, конечно! — насмешливо откликнулся Павел. — Но кто возьмется высчитать вероятность?
— Это бессонница сказывается, — проворчал Медведев, поднимаясь. — Болтаю всякую чушь.
Тремпольцев миролюбиво улыбнулся:
— Будем воспринимать этот эпизод, как некий психологический эксперимент: мы выяснили, что мое нынешнее лицо даже вами уже воспринимается как единственно возможное. Это вселяет уверенность, что мне понадобится совсем короткое время, чтобы влиться в наш кинематографический мир в совершенно другом амплуа.
— Героя-любовника? — уточнил Анатолий Михайлович.
— Мне больше пришелся бы по вкусу человек мыслящий. Но такого амплуа не существует.
* * *
Оказалось, что вернуться Геле было суждено в совершенно другой мир. Пустив в ход всю свою энергию, обаяние и деньги, дядя Володя переселил их семью в другой район, чуть ближе к центру, зато рядом со станцией метро — минут семь пешком.
— Никаких старых знакомых и школьных подружек, — учил он совершенно оглушенную происходящим Гелю.
— У меня и не было школьных подружек…
— Ну и отлично! Ты начинаешь абсолютно новую жизнь. Никто тебя здесь не знает. И ты ни перед кем душу особенно не раскрывай. Незачем болтать про операцию.
— Я не буду.
— Конечно, не будешь! Это в твоих же интересах, девочка.
Съежившись в кресле, Геля робко заметила:
— Я пока сама не очень понимаю, в чем мой интерес…
— Зато я понимаю, — заверил дядя.
Присев на подоконник ее новой, еще не обжитой комнаты, он пускал сигаретный дым в приоткрытое окно и выглядел страшно довольным внезапно выпавшей ему ролью.
«Каждому хочется сыграть главную роль, — подумала Геля, наблюдая за ним. — Дядюшка дождался своего звездного часа!» Справедливости ради, следовало признать, что он сам с увлечением и создал этот час, как ученик, дорвавшийся до настоящего волшебства. И Геля знала, что никогда не позволит себе забыть того, что дядя сделал для нее. Абсолютно бескорыстно, в этом она не сомневалась.
— Кстати, о твоем интересе, — продолжил он, с наслаждением затянувшись. Сигареты он привез с собой и курил только свои. — Я записал тебя на фотопробы для одного журнала…
— Что?!
— Завтра в одиннадцать. Я рисковал, конечно, у тебя могло еще не пройти воспаление, но вроде все в ажуре. Так что, девочка, выспись сегодня хорошенько, а завтра…
— Какие пробы? — Она вскочила и заметалась по комнате. — Я даже не представляю себе, что это такое!
— Зато я представляю, — заверил дядя Володя. — Я немного покрутился в этом бизнесе, там, в Сиднее, и, если ты согласишься, могу быть твоим агентом. Ты ведь не против?
Геля растерялась:
— Я… Я, конечно, не против, но…
— А условия мы потом обсудим, сейчас главное получить контракт. На бриллиантовый сразу не рассчитывай, однако мы постараемся выбить что-нибудь хорошее.
Геля медленно провела по лицу рукой:
— Это какой-то бред… Я вообще не собиралась сниматься для журнала.
— А ты и оперироваться не собиралась, — жестко напомнил он. — Если бы не я…
— Это я помню! — жалобно выкрикнула она, защищаясь.
— Ну и прекрасно, моя девочка, — улыбнулся дядя. — Какой же ты стала красавицей, просто загляденье! Мы еще вытрясем миллионы из карманов этих ваших нуворишей! Ты и австралийских миллионеров покоришь…
— Вы хотите, чтобы я поехала в Австралию?!
— Что за город Сидней, ты даже не представляешь! Это Парадиз на земле — весь в розах. Ты не пожалеешь, честное слово! Что тебя здесь держит?
Мысленно Геля согласилась: «Ничего. Действительно, ничего». Но вслух заспорила:
— Я английский знаю только в пределах школьной программы!
Он беспечно махнул рукой:
— Этого более чем достаточно. Чтобы понимать команды фотографа, не нужно заканчивать университет.
