— Только два?
— Тогда только два. Я сначала решила, что Ахмед сумел достать пистолет из ящика и убить их. Потом я снова услышала их голоса и поняла, что они его застрелили. Они вышли в коридор. Дальше медлить было нельзя, и я спряталась.
— Где?
— В башенке.
— Я и не знал, что там есть место. На фотографии они выглядят совершенно декоративными.
— Так оно и есть. Это деревянные каркасы, обшитые жестью, выкрашенной под камень. Но в них сделаны бойницы, как в настоящих башнях, и хозяину виллы пришло в голову установить в одной из них большой громкоговоритель и присоединить его к патефону, чтобы можно было проигрывать записи колокольного звона. Для этого ему потребовалось попасть в башню, и он прорубил отверстие в задней стенке платяного шкафа в моей комнате. Оно закрыто деревянной панелью.
— Понимаю. Так, значит, вы забрались туда?
— Прихватив с собой одежду. И хорошо, что так, потому что в башне было очень холодно. Там почти нет места — небольшая площадка не больше метра шириной и еще громкоговоритель. В бойницах, затянутых стальной сеткой, свистел ветер.
— Откуда вы знали про это место?
— Ахмед там прятал чемодан с бумагами, за которыми они охотились.
— Он сказал вам, где спрятаны бумаги?
Пауза. Она колеблется, а потом отвечает:
— Да.
— Он вам полностью доверял?
— Да.
— Что это за бумаги?
— Записи.
— И что в них? Сведения о политической деятельности?
— Там разное.
— Вы их читали?
— Они написаны на арабском.
— Так, значит, вы прятались в башне, пока те люди перерывали весь дом в поисках чемодана? Они заходили в вашу комнату?
— Да, мне было очень страшно. Я забыла спрятать пустую чашку, в которой заваривала травы. К счастью, они не обратили на нее внимания. Потом они вернулись в комнату Ахмеда. Оттуда послышался третий выстрел. Наверное, он был еще жив.
— На каком языке они говорили между собой? Возможно, это какой-то славянский язык?
— Все может быть, я не знаю.
— Как долго вы пробыли в башне?
— Долго. Точно я не могу сказать. Я почти не слышала их, когда они спустились по лестнице, и не слышала, как они ушли. Я боялась выходить из башни: а вдруг они еще там?
— Но в конце концов вы спустились и нашли полковника Арбиля мертвым?
— Да.
— Вы сказали, что когда проснулись и услышали голоса, то хотели пробраться к телефону. Кому вы собирались звонить? В полицию?
— Наверное.
— Так почему вы не позвонили туда, когда у вас появилась такая возможность?
— Ахмед был мертв, и у меня оказался чемодан с его записями. Ему полиция уже не могла никак помочь, зато могла навредить его друзьям и соратникам. Я сделала то, что хотел бы Ахмед. Я взяла чемодан и спрятала его от полиции и от убийц. Мне надо было торопиться. Я боялась, что они могут вернуться. Когда я увидела на дороге огни грузовика, я подумала, что это их машина. В аэропорту, в ожидании самолета, я пряталась в туалете. Там-то я и решила обратиться к Адели и попросить у нее помощи.
— Правильно я понимаю, что чемодан теперь в надежном месте?
— Да.
— Тогда почему вы по-прежнему прячетесь?
— Неужели не ясно?! — Нетерпеливо. — Они знают, что я была в ту ночь на вилле и что записи, которые они искали, теперь у меня. Если они найдут меня, то поступят со мной как с Ахмедом.
— Тогда почему вы не уничтожили записи?
— Они мне не поверят. Решат, что я их прочитала или сделала копии.
— Хорошо, отошлите их в этот Комитет, в Женеву.
— Как я могу им доверять? Ведь кто-то из них предал Ахмеда. Это очевидно.
— Мне — нет.
— Вы просто не понимаете.
— Я очень стараюсь понять. По-моему, все сводится к следующему. Вы убеждены, что некая таинственная организация — вы точно не знаете какая — охотится за чемоданом, который вы забрали с виллы, и готова на все, чтобы его получить. Вы сами не знаете, что за документы хранятся в чемодане, однако враги полагают, что вам это известно. Верность долгу в отношении покойного не позволяет вам просто передать записи полиции и попросить у нее защиты. Все так?
— Да, так.
— Вы уверены, что опасность не воображаемая? Откуда вы знаете, что ждет соратников полковника Арбиля в случае, если вы доверитесь полиции?
— Убийство Ахмеда — не игра моего воображения. Я должна поступать так, как считаю нужным.
— Но ведь это бессмысленно. Разве что вы мне многого не сказали.
— Я сказала вам все, что могла, месье.
— И что вы намерены делать дальше? До конца жизни прятаться?
— У меня другие планы.
— Какие же?
— Извините, мне пора идти.
— Еще минуту. Как с вами связаться?
— Вам незачем со мной связываться.
— Вы намерены переезжать с места на место?
— Возможно.
— Адель будет знать, как вас найти?
— Да. Допивайте свое бренди. Нам нужно уходить.
— Хорошо.
На этом запись кончается.
IV
Перед уходом Люсия ополоснула стаканы и вытряхнула пепельницу. Я пытался выведать ее планы, но она не желала говорить.
Мы выехали обратно на Корниш. Примерно в пятистах метрах от «Реле-Флёри» Люсия съехала на обочину и остановилась. Не снимая руки с ключа зажигания, повернулась ко мне:
— Вы не могли бы дойти отсюда до «Реле-Флёри» пешком?
— А как же машина? Она не моя.
— Я оставлю ее на стоянке у ресторана. Моя машина припаркована там, и мне бы не хотелось, чтобы вы запомнили номер или поехали за мной.
— А, понимаю. — Я открыл дверцу. — Если передумаете и решите связаться со мной, Адель будет знать, где меня найти. Всего доброго, мадам. Благодарю вас.
— Прощайте, месье.
Я вышел и захлопнул дверцу. Люсия отъехала. Спустя десять минут я подошел к «Реле». Уже совсем стемнело. Моя машина стояла на парковке. Я поехал в Ниццу. Сначала думал позвонить оттуда Саю, потом решил прокрутить ему запись, а из телефонной будки это неудобно. Ничего с ним не будет, если подождет лишних полчаса.
Я вернулся в Мужен немного за полночь. После десятиминутного ожидания ночной консьерж соединил меня с Парижем. Сай был уже на линии, когда я взял телефонную трубку у себя в комнате.
