Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Как говорится, время подтвердило мою правоту. Сегодня обнаружились новые факты, по-иному освещающие смерть Алевтины Ивановны Фадеевой. Мне удалось получить эксклюзивное интервью у соседки покойной, которая самой первой попала в ее квартиру вместе со слесарем, взломавшим дверь, и участковым уполномоченным.
Эта женщина, попросившая меня не называть ее имени, рассказала, что, войдя в квартиру и убедившись в смерти своей соседки, она стала тряпкой собирать воду с пола в коридоре и ванной комнате, поскольку эта вода протекала к ней в квартиру этажем ниже. Так вот, эта вода была холодной. Допустим, вода на полу в коридоре могла остыть за несколько часов, но такой же холодной была вода в ванной комнате, и зеркало над раковиной не запотело, как оно запотевает обычно, если в ванной долго льется горячая или хотя бы теплая вода.
«В такой воде Алевтина Ивановна не могла бы заснуть», – сказала эта наблюдательная женщина, и мы не можем с ней не согласиться. Да, дорогие читатели, в холодной воде не задремлешь!
«У меня в ванной стоят такие же краны, как у Алевтины Ивановны, – рассказала соседка покойной в своем интервью для «Невского вестника», – и я знаю их характер. Сначала отрегулируешь воду, несколько минут она идет теплая, а потом становится все холоднее и холоднее, и нужно заново регулировать».
Такое свидетельство сразу ставит под сомнение версию о несчастном случае. Быстро остывающая вода не дала бы Фадеевой задремать, она проснулась бы от холода. Но если вам, дорогие читатели, это соображение кажется недостаточно убедительным – вот вам еще одно замечание наблюдательной соседки:
«Я заглянула в ванную, чтобы собрать воду с пола, и увидела, что нет полотенца. Если я собираюсь мыться, я заранее приношу чистое белье, купальное полотенце… а у Алевтины Ивановны полотенца-то в ванной и не было. Только маленькое для рук на крючке висело. И тапочек не было в ванной, они почему-то на кухне стояли».
Представьте себе, дорогие читатели. Одинокая немолодая аккуратная женщина собирается принять ванну – и почему-то забывает принести полотенце. Она знает, что в квартире, кроме нее, никого нет, ей некого будет попросить об услуге и придется мокрой идти через всю квартиру за полотенцем… Не вяжется это с образом аккуратной хозяйственной женщины. И тапочки… Почему она оставила их на кухне и пошла в ванную босиком?
Нет, все это слишком, простите меня, напоминает инсценировку, причем неуклюжую инсценировку. Если это так очевидно нам с вами, почему же этого не заметила полиция, поспешив оформить это дело как несчастный случай? Неужели только для того, чтобы не вешать на себя еще одного «глухаря»?
Итак, при внимательном взгляде на события становится ясно, что убийство в Заячьем переулке – это не первое звено в цепи преступлений, связанных с переделом сфер влияния в городской коммерческой недвижимости, и даже не первое убийство в этой цепи.
Правда, есть и существенные отличия: если убийство Алевтины Ивановны Фадеевой было тщательно замаскировано под несчастный случай, то Иван Андреевич Антонов застрелен среди белого дня вместе со своей женой характерным для заказных убийств выстрелом в голову.
Это может быть объяснено двояко: либо тем, что к человеку такого ранга слишком трудно подобраться незаметно, чтобы инсценировать несчастный случай, либо тем, что убийцы Антонова хотели добиться устрашающего эффекта, хотели продемонстрировать свою силу и показать, кто в городе настоящий хозяин…»
Поставив выразительно многоточие, я еще раз пообещала читателям вернуться к этой теме в следующих номерах газеты и положила статью на стол Гюрзы. На душе у меня было скверно. Все мне ужасно не нравилось. И то, что совершенно случайно, копнув наугад, я наткнулась на такой клубок ядовитых змей, разворошила настоящее осиное гнездо. И то, что люди вокруг меня мрут, как мухи. И то, что, делая хорошую мину и трубя на каждом углу о своем воображаемом источнике, я в действительности совершенно не понимаю, что происходит.
Больше всего мне не нравилась смерть Бориса Борисовича Ахтырского. Я никак не могла отделаться от мысли, что она на моей совести.
Подошел Мишка Котенкин, присел рядом и погладил меня по плечу.
– Слушай, – не выдержала я, – у тебя что – своих дел совсем нет?
– Дел у меня куча, – ответил он, ничуть не обидевшись, – но я за тебя волнуюсь. Как бы не наломала ты, Александра, дров.
Он очень редко называет меня «Александрой», только в самых серьезных случаях.
– Ты на себя в зеркало-то посмотри. В глазах – тоска, руки трясутся, как после хорошего перепоя… Худая, как велосипед, ничего не ешь, только кофе пьешь…
– Что ты выдумываешь? – возмутилась я. – Ничего у меня руки не трясутся. И в глазах не тоска, а волнение. Допускаю, что немного похудела от переживаний, но ведь не каждый день на твоих глазах умирает человек. Попил кофейку – и помер!
– Моя жена всегда говорит, что кофе вреден, – согласился Мишка. – Но, – он глядел очень серьезно, – вот что тебе не дает покоя. Совестливая ты очень, Александра, в журналистике так нельзя.
– Много ты понимаешь в журналистике, – фыркнула я и тут же опомнилась: – Извини, не хотела с тобой ссориться. Но, Миша, ты пойми: если бы Ахтырский помер после того, как мы с ним поговорили, все выяснили – то я бы не так переживала. А тут сиди и мучайся – не то я его довела до инфаркта, не то кто-то ему рот хотел заткнуть, чтобы он мне ничего не рассказал…
– Ты уж за что-нибудь одно беспокойся, – усмехнулся Мишка, – либо он от твоих статей помер, тогда значит, никто за ним не стоит, либо его убили, и тогда ты в его смерти не виновата.
– Как бы это узнать? – пробормотала я.
– Конечно, если сидеть за столом и вздыхать, то ничего не узнаешь, – съехидничал Мишка, – едем сейчас туда.
– Куда?
– В морг, куда еще! – крикнул Мишка, так что Гюрза даже выглянула из кабинета и спросила, с какого это перепуга мы так разорались.
Я сделала вид, что не расслышала, и пошла надевать куртку. Услышав змеиное шипение из кабинета, Мишка мгновенно испарился, как будто его и не было.
– Петухова! – крикнула Гюрза, очевидно, пароксизма вежливости хватило у нее только на один вчерашний день. – Тебе не кажется, что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Как продвигается расследование?
– Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должна ставить в известность кого-нибудь, кроме него, – холодно заметила я и направилась к выходу.
Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза у начальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ее обварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом. Интересно, у пресмыкающихся случается инфаркт?
Мишка ждал меня у выхода в своем стареньком «Опеле». Всю дорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы я помалкивала и делала расстроенный вид.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
