— Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что раньше позволял тебе вмешиваться в мою жизнь. Вспомни наш брак с Татьяной. Ты же постоянно влезала в наши отношения. Давала советы, учила, как правильно жить, что делать и чего не делать.
— Я действовала из благих побуждений.
— Не уверен. Так же как не уверен сейчас в твоей искренности. Я взрослый человек, вдовец, у меня две дочери. Неужели ты считаешь, что я буду жить твоим умом?
— Не искажай мои слова, — злилась Алла. Теперь она приложила руку к груди. — Ох, сердце в последнее время пошаливает. И головные боли донимают.
— Если у тебя проблемы со здоровьем, я могу устроить тебя в клинику.
Не ожидавшая услышать подобного, Леонтьева замерла:
— Что? А ну, повтори.
— Прекрати разыгрывать спектакль. Болит сердце — ложись в больницу. На меня твои уловки не действуют. Нравится тебе или нет, Милка станет моей женой. И лучше тебе смириться с этим, в противном случае…
— Интересно, что же будет в противном случае?
— В городе у нас есть трехкомнатная квартира, возможно, тебе там будет намного лучше.
Алла выдвинула последний и, как ей казалось, самый веский аргумент:
— А Оксана? Меня ни в грош не ставишь, подумай о дочери. Она убита горем.
— Не драматизируй. Оксана придет в норму раньше, чем ты думаешь.
Алла Леонидовна выбежала из кабинета. Упоминание о московской трешке пришлось ей не по душе.
С Людмилой она обходилась куда более жестко, чем с сыном. Если женщины случайно сталкивались в коридоре или гостиной, Алла зло шипела:
— Ты разрушаешь нашу семью. Тебе это с рук не сойдет, за все придется заплатить: и за слезы Оксаночки, и за мои нервы.
Как правило, после подобных столкновений Алимова бежала в детскую, обнимала Ниночку и начинала плакать.
— Мама Люся, кто тебя обидел? — спрашивала кроха. — Бабушка?
Алимова целовала Нину в макушку и с нарочитой веселостью в голосе отвечала:
— Все в порядке, Нинок, я не плачу. Просто соринка в глаз попала.
В августе Виктор сообщил Людмиле о предстоящей поездке в Питер.
— Ты как-то обмолвилась, что тебе нравится этот город. Так давай рванем туда на пару дней.
— А работа?
— Работа не пострадает. В пятницу сядем в самолет, а в воскресенье вечером уже будем дома.
Сказано — сделано. Виктор забронировал номер в гостинице, возлагая большие надежды на романтическое путешествие в город на Неве.
В пятницу вечером из окна такси Людмила любовалась питерскими достопримечательностями, загорелась желанием завтра же посетить Эрмитаж.
«Какой Эрмитаж, Людка? — взревел внутренний голос. — У вас всего два дня, и вы обязаны посвятить это время друг другу. Только ты и Виктор. Никаких экскурсий и походов по Невскому».
— О чем задумалась?
— Да так… о вечном. — Людмила припала к Леонтьеву, ощутила небывалый прилив энергии.
Как же все-таки хорошо, когда рядом сидит любимый человек. Как замечательно, что можно прижаться к его плечу, почувствовать его силу.
Гостиничный номер люкс привел Алимову в полный восторг.
— Вить, как здесь красиво!
Люда села на широкую двуспальную кровать, провела рукой по атласному покрывалу.
— Ты еще не видела местный ресторанчик. Сейчас примем душ и нанесем визит.
— Звучит заманчиво.
После второго бокала красного вина Люда заговорила об Оксане:
— Ксюша замкнулась в себе. Вчера целый день просидела в комнате, отказалась от еды. Алла Леонидовна даже хотела вызвать врача.
— У Оксаны все в порядке и с настроением, и с аппетитом. Перед сном я к ней заходил. Угадай, чем она занималась?
— Опять плакала?
— Смотрела по DVD ужастик и уплетала эклеры.
— Алла Леонидовна сказала…
— Милка, мы же договорились посвятить два дня романтике. Не вспоминай мать, не думай об Оксане.
— Ты не прав. Я постоянно думаю о девочках.
— А о нас?
— О нас тоже, но на первом месте — Оксана.
— После свадьбы вы поладите, возможно, не сразу, но рано или поздно сумеете найти общий язык.
— Нет. Я уже говорила, свадьбы не будет до тех пор, пока Ксения не даст на нее согласия.
Виктор отодвинул бокал.
— Это глупо.
— Иначе я не согласна.
— А если Ксюха будет артачиться несколько лет? Предлагаешь жить во грехе? — Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными.
— В таком случае… придется расстаться.
Леонтьев закашлял:
— Быстро скажи, что ты пошутила. Не желаю даже слушать подобные речи.
— Вить, я не встану на пути Оксаны. Мне не улыбается перспектива выступать в роли злой мачехи. Ты сам говорил, мы должны стать настоящей, сплоченной семьей. А это произойдет лишь в том случае, когда каждый, повторяю, каждый из нас, включая Ксюшу, начнет испытывать потребность в сплочении. В настоящий момент девочка злится на весь белый свет, и я искренне надеюсь, что сумею доказать ей свою любовь. В противном случае… извини, но я не умею ходить по головам.
Леонтьев клятвенно пообещал по приезде домой еще раз переговорить с дочерью.
— Постараюсь достучаться до ее разума. Оксанка обязательно поймет, что с нашим браком она обретает не мачеху, а любящую мать.
У Людмилы увлажнились глаза.
* * *
Виктор осыпал лицо и шею любимой сладкими поцелуями. Они стояли в гостиной, а Людмиле уже не терпелось оказаться в спальне, на широкой кровати, в крепких объятиях своего принца.
Ощущая вкус губ Виктора, его настойчивый язык у себя во рту, Люда буквально билась в предвкушении всепоглощающего акта любви. По телу пробежала волна блаженства, заставила ее обхватить Виктора за сильные мускулистые плечи, всецело отдаться его безграничной власти над ней.
Не отрываясь от ее губ, Виктор поднял Милу на руки и отнес в спальню.
Ее сердце стучало от разливающейся по дрожащему телу истомы.
Сегодня… сейчас… в эту самую секунду для нее не существовало никого на свете. Никого, кроме желанного, любимого, вожделенного мужчины.
Мир замер, перевернулся, рухнул — от поцелуев Виктора она сходила с ума. А главное, она видела — он тоже находится на вершине блаженства, он тоже каждой клеточкой своего тела желает раствориться в ней… соединиться и стать одним целым.
Виктор осторожно расстегнул «молнию» на черном платье, и оно легкой волной скользнуло на пол. Он опустился на колени, прильнув губами к плоскому животу Людмилы.
