За минувшие сто лет Левый берег пережил несколько пиков концентрации творческой энергии. Сначала духовный взлет произошел перед Первой мировой войной, потом — в середине тридцатых, когда собственно и закрепилось в языке словосочетание «Левый берег», которое сегодня как имя нарицательное может встретиться в контексте, уже не связанном с Парижем. Последний по счету всплеск пришелся на 1950-е, когда все самое основное происходило в левобережном квартале Сен-Жермен-де-Пре.
Эти четыре слова, пишет Жиль Шлессер, звучат как четыре музыкальные ноты, — легкие и ностальгические. Он указывает и временные границы расцвета Сен-Жермен-де-Пре. Феномен родился в 1947 году, когда в газете «Самеди суар» опубликовали фотографию Жюльетт Греко, певицы, ставшей музой квартала, у входа в популярный клуб «Табу». А закончилось все — в 1965-м, когда прекратило существование кафе «Руаяль Сен-Жермен» — еще одна точка притяжения на знаменитом перекрестке Сен-Жермен и рю де Ренн.
Закрытие «Руаяль» — пример того, как времена и стили жизни могут спорить друг с другом. На его месте рекламное агентство «Publicis» открыло «Драгстор» (еще две точки работали в начале и конце Елисейских Полей), оформленную в незнакомом для города стиле американских аптек и ставшую сразу модным местом, где появлялись звезды. «Драгстор» функционировала 24 часа в сутки, и там можно было купить все — лекарства, сигареты, книги, продукты, а также всегда поужинать или позавтракать. Иногда я ездил туда ночью за первым выпуском газет. У входа всегда дежурила охрана и проверяла сумки. «Драгстор Сен-Жермен» прославилась благодаря драматической истории: в сентябре 1974 года здесь устроил очередной теракт Ильич Рамирес Санчес, известный как Карлос или Шакал. На бульваре Сен-Жермен аптека-магазин просуществовала тридцать лет и вроде бы вписалась в местный пейзаж, примерно как широкофюзеляжные, хромированные кадиллаки в 1960-е. В новые времена ее заменил магазин «Армани», где внутри, рядом с полками с одеждой под низким потолком, открылся неплохой итальянский кафе-ресторан, что тоже стало новшеством, как в свое время предложенная «Драгстор» американизация.
К писателям, философам и художникам, считавшим этот район своим домом, присоединились певцы, исполнители джаза, в том числе несколько выдающихся американских музыкантов, которые чувствовали себя в Париже более раскрепощенно и свободно, чем на родине, где в это время в автобусах был раздельный вход для белых и черных. «Мы оказались в правильном месте в правильное время», — подытожил чувства многих людей об этом периоде один американский политик, входивший в круг основателей легендарного литературного журнала «Пари ревью». Он был придуман тогда же в Париже удивительным и загадочным «человеком-оркестром» Джорджем Плимптоном и стал популярным, в частности, благодаря своим подробным беседам о природе творчества с известными литераторами. В новые времена Квентин Тарантино писал сценарий «Криминального чтива» в Сен-Жермен-де-Пре в отеле «Луизиана».
На Левом берегу существовало несколько стратегически важных адресов, между которыми перемещались герои того времени. Рядом с Сорбонной в 1930-м открыли дворец Мютуалите, где до и после войны проходили все важнейшие съезды писателей и конференции влиятельного и пролевого движения сторонников мира. В соседнем с Сорбонной ресторане «Балцар» Сартр и Камю спорили о том, что они будут делать, когда город займут советские войска — в пятидесятые представители разных политических лагерей были убеждены, что так оно и произойдет. Тут же на рю Себастьен Боттэн находилось диктовавшее литературную моду издательство «Галлимар» — как сказал парижский американец Эрве Лоттман, «перекресток цивилизаций», не застрахованный, тем не менее, от анекдотичных просчетов, которые вошли в историю издательского дела. В начале прошлого века «Галлимар», смутившись длиннотами и синтаксисом, отказалось принять рукопись Пруста. Ошибку потом исправили, но первую часть цикла «В поисках утраченного времени» — «По направлению к Свану» — напечатали в «Грассе» на собственные деньги автора.
Чуть дальше по бульвару Сен-Жермен, на рю Бонапарт была квартира Симоны де Бовуар и Жан-Поля Сартра, окна которой выходили на кафе «Де Маго», служившей одно время приемной писателя-философа, хотя он посещал и конкурировавшие соседние заведения — «Флор» и «Липп». Там же был закреплен столик и за Пикассо. Еще с 1930-х эти кафе, так же как «Ротонда», «Куполь» и «Селект» (на Монпарнасе), были не только местом встреч по интересам, но по сути рабочими кабинетами, в которых сидели часами. Никого не выгоняли — одной заказанной чашки кофе хватало, чтобы написать несколько страниц нового романа.
Ближе к реке, в мастерской на рю де Гранд Огюстен, Пикассо проработал двадцать лет, написав среди прочего «Гернику». В книжную лавку издательницы Сильвии Бич «Шекспир и компания» регулярно заходил Хемингуэй. Он как будто специально позаботился о будущих фанатах своего творчества. Виктор Некрасов, называвший Сен-Жермен «своим парижским Крещатиком», отмечает, с каким наслаждением Хемингуэй перечисляет одни только названия парижских улиц, входивших в его ежедневные маршруты. Благодаря этой необыкновенной топонимической привязке американские профессора, проводящие в Париже академические отпуска, могут даже подрабатывать пешеходными экскурсиями по истории его проживания в Париже. В гостинице «Англетер» на рю Жакоб, где жил писатель, пароль для входа в Интернет «Hemingway44» — по номеру комнаты, в которой он останавливался.
В конце 1980-х еще можно было застать хвост кометы, и иногда хочется вернуться в то время, когда на улицах Левого берега встречались небожители — священные чудовища, а ты недостаточно это ценил. Однажды в кафе театра «Буф дю Нор» после спектакля «Король умирает» мы увидели скромно сидящего за одним из столиков Эжена Ионеско. Моя жена Марина, филолог, захотела с ним пообщаться, но единственным благовидным способом для этого было попросить у писателя интервью. Ионеско дал адрес, который, конечно же, оказался на Левом берегу. Он жил в небольшой, заставленной мебелью квартире с окнами на шумный бульвар Монпарнас, на последнем этаже, без лифта, почти напротив знаменитых кафе. Они говорили с Мариной о внутренней свободе человека, тоталитаризме, смысле религии и роли церкви, добре и зле французской революции, языке его драматургии. Ионеско даже специально попросил назвать это беседой. Действительно, получилось не интервью, а двухчасовой разговор на важные и вечные темы. Материал сразу же опубликовала «Независимая газета». Он занял целую полосу и, несмотря на то что это было ежедневное издание для широкой публики, никому не приходило в голову задаваться вопросом, будет ли это интересно аудитории.
Возвращаясь к топонимике в литературе, узнаваемо и детально, вплоть до отдельных домов, описывает Париж Фредерик Форсайт. Действие в «Дне шакала» разворачивается, в частности, на самой несуразной улице Левого берега — рю де Ренн, упирающейся одним своим концом в не менее странное сооружение под названием башня Монпарнас. Хотя и на этот небоскреб можно посмотреть по-разному.
Даниэль Либескинд, автор проекта возрожденного торгового центра в Нью-Йорке, недавно выступил в «Нью-Йорк таймс» вместе с семью другими всемирно известными архитекторами в защиту наиболее ненавидимых зданий на земле. Он взялся сказать доброе слово как раз про башню Монпарнас. Не из-за эстетических достоинств, а из-за того, что, по его мнению, она олицетворяет определенную идею города — города живого, современного, энергичного, от чего Париж отказался. Придя в ужас от башни, построенной на месте старого вокзала, где принимали капитуляцию немцев в 1944 году, парижане вынесли небоскребы за пределы кольцевой дороги и таким образом сделали выбор в пользу города-музея. Почему бизнес голосует за Лондон? Потому что в британской столице имеется не только работа, но и место для нее, пишет Либескинд. Молодые компании не решатся начинать дело в Париже. «В Париже почти не осталось энергии, всё только в прошлом», — говорит Эрик Булатов в интервью журналу «Афиша».
