Он взялся за перепродажу партии овощей из Украины, но товар испортился, не доехав до Ленинграда. Принялся торговать одеждой и обнаружил, что большая часть в ней бракованная. Попытка торговли консервированными продуктами чуть было ни удалась, но налоговая инспекция наложила арест на склад и заставила его уплатить налог, превышавший сумму ожидаемого дохода.
Сплошные убытки… В надежде на удачу Иван продолжал занимать деньги под высокие проценты, но мечты его стали скромнее, и он стал молить Бога дать ему хотя бы возможность расплатиться с долгами и начать все сначала…
В итоге он оказался тонущим в бездонном болоте долгов с непомерными процентными ставками, которые разрастались, как раковая опухоль.
И тогда Иван не нашел другого выхода кроме продажи квартиры, унаследованной им от бабушки. Предполагалось, что часть вырученной за нее суммы позволит расплатиться с кое-какими кредитами, которых он, в сущности, не видел и не тратил, – они возникли из воздуха и накопились сами по себе.
После тех жестоких сражений Иван понял, что не создан для коммерческой деятельности.
– И ни для чего другого, – саркастически заявила Люда. – Не думаю, что ты вообще умеешь что-либо делать на этом свете.
Люда, которая сохранила способность улыбаться всем, кроме Ивана!
После нескольких лет, потраченных впустую, Иван оставался в долгах, морально разбитый, измученный невыносимо плохими отношениями с Людой. Беда состояла и в том, что эти отношения перестали быть тайной и оказались достоянием соседей по коммуналке. Когда Иван с Людмилой только поселились в этой квартире, их разногласия сводились к спорам, где каждый старался не повышать голоса, дабы не быть услышанным соседями из-за плотно закрытой двери. Потом споры перешли в жестокие скандалы, и соседям приходилось частенько разнимать супругов. Позднее ссоры стали вспыхивать без видимых причин, и любая мелочь могла привести к крику. Люда не прощала Ивану малейших ошибок и упущений. Ее раздражало то, что он неправильно пользовался тюбиком зубной пасты и портил его внешний вид, надавливая на передний конец вместо заднего, и она недовольно сетовала:
– Господи! Ты ничего не умеешь делать. Ты уродуешь даже тюбик зубной пасты.
«Ты ничего не умеешь делать».
Эта фраза повторялась день и ночь. До каких пор Иван будет терпеть это унижение?
А беспорядок, который он привык устраивать в доме и над которым Люда весело подшучивала во времена их канувшей в лету любви, стал вызывать у нее одно раздражение. И он униженно попытался в один момент изменить давно укоренившиеся привычки. Если вдруг по забывчивости бросал снятые носки в каком-нибудь углу, то немедленно возвращался за ними, относил в ванную и стирал, лишь бы она не рассердилась. А если забывал их подобрать, то это грозило жутким скандалом, – Люда вымещала всю накопившуюся злобу.
Несмотря на отчаянную нищету, Иван располагал тем богатством, которое испокон веков влюбленные дарили своим возлюбленным, – большим сердцем и преданной любовью. Любовью, которая будет доводить его до умопомрачения, заставляя после каждой ссоры на коленях просить у Люды прощения за все совершенные и не совершенные им грехи. Это было воистину жалкое зрелище, тем более что он понимал: его любовь не значит для нее ровным счетом ничего, если преподносится на простом, а не золотом блюдце.
Люда не скрывала любви к деньгам и верила, что путь к свободе должен быть вымощен ими и ничем больше. Вид нищих, побиравшихся на городских помойках в поисках еды, вызывал у нее отвращение. Дело было не столько в грязной одежде или в зловонии, исходившем от гнилых остатков. Ее коробило само положение, ощущение тюрьмы, когда человек оказывается в плену у нужды и животных инстинктов.
Она чувствовала, что не создана для такой жизни. Больше всего Людмила ценила собственную свободу, ради которой следовало досыта, в полной мере удовлетворить личные потребности, желания и инстинкты, чтобы совершенно освободиться от них. Иначе говоря, ей хотелось самой единолично властвовать над собой, не позволяя ни другим людям, ни потребностям, ни желаниям руководить ею.
– Это самый настоящий эгоизм, – прокомментировал Иван, не скрывая своего удивления, когда она разоткровенничалась по этому поводу в один из редких моментов перемирия.
На что Люда ответила весело и уверенно:
– Даю тебе твердое обещание, что буду торжественно любить человечество и самоотверженно служить ему, если буду иметь все.
Именно в этом заключалась самая большая проблема Ивана: как бы обеспечить ее стольким, чтобы она любила хотя бы его одного, не говоря уж о человечестве.
Она же со своей стороны пришла к выводу, что если и существует на Земле человек, способный обеспечить ее всем, то это точно не Иван. Не Иван-неудачник, у которого нет денег даже на пачку сигарет.
Кое-как устроившись в коммунальной квартире, она приняла решение стереть последние надежды, связанные с Иваном, и начать самой пробивать себе дорогу к свободе, иначе говоря – приступить к поиску денег. «Или того, у кого они есть», – смеясь, заявляла Людмила, уверенная в том, что обладает достаточной привлекательностью и очарованием, чтобы самый богатый из мужчин валялся у ее ног. Она понимала, что прежде чем найдет деньги или обладателя их, ей придется пройти нелегкий путь, и решила начать с поисков подходящей работы.
Эта красивая высокая женщина, с горделивой походкой принцессы, с кристально-голубыми, по-детски чистыми глазами, влюбленная в себя, в действительности была талантливой художницей, выпускницей Академии искусств. Кроме того, она прекрасно играла на пианино. Но играла редко – лишь когда появлялось желание. Чаще всего это бывало, когда у нее портилось настроение. Тогда она закрывалась в комнате и вымещала свой гнев на клавишах. Этой привычкой она была обязана матери, которая однажды заставила ее выучиться музыке и просила сыграть каждый раз, когда в доме у них собирались ее друзья. Мать гордилась талантами дочки, которую она могла принудить сделать все, что пожелает, и лишить всего, что считает излишним, не считаясь с волей и желанием Люды.
Людмила, не умевшая заниматься ничем, кроме рисования и игры на пианино в то время, когда искусство было не в цене, не нашла мало-мальски стоящей работы. Везде ей предлагали какую-то ничтожную: продавщицей в магазине с низким заработком, официанткой в ресторане и тому подобное. Она согласилась на работу в ближайшем детском садике – учить детей рисованию, тем более что заработная плата не отличалась от тех, что предлагали ей в других местах.
– По крайней мере, буду заниматься тем, что умею делать и чем могу заработать на хлеб, а не сидеть полуголодной в ожидании, когда ты заработаешь на удачной сделке и устроишь пир! – такой аргумент она привела Ивану.
Однако вскоре Люда с удивлением обнаружила, что, помимо заработка, работа, вопреки ожиданиям, приносит ей удовольствие. Через месяц она пришла к выводу, что детская фантазия намного шире, чем она себе представляла. Для нее было открытием, что дети умеют смотреть на мир с самых разных сторон, но в результате воспитания, проводимого под предлогом развития ребенка и его дисциплины, а также благодаря запретам и многочисленным «нельзя» постепенно теряют эту способность. И происходит обратный процесс: вместо того, чтобы ребенок развивался и воображение его расширялось, его богатая фантазия и разнообразный внутренний мир все больше сужаются, пока он не научится видеть мир только с одной стороны – той, которую определяют взрослые.
