Книга Небратья - Александр Тамоников

Горденко прибыл в Киев только к вечеру, трясся на трех попутках и двух рейсовых автобусах. Трехмиллионный город встретил его адской жарой, поникшими тополями и каштанами. Услугами метро он пренебрег, поехал на такси.

Город производил какое-то двоякое впечатление. Вроде чистые улицы, приятная глазу архитектура. Работали магазины, заведения, кинотеатры. На фонарях через один загорались бледные огни. Киевские власти экономили на электричестве.

Да и другие приметы времени ощущались на каждом шагу. Даже на центральных улицах было не очень людно, на дверях вместо вывесок красовалось одно и то же: «Аренда». Пробок в городе не было, невзирая на окончание рабочего дня.

Ветерок трепал оторвавшиеся края плакатов с лозунгами о пользе Майдана для подъема экономики и национальной гордости, призывами раз и навсегда извести гидру терроризма, гнусных сепаратистов, которые при поддержке звероподобного Кремля рвутся к Киеву. «Единая страна!», «Вернем Крым!», «Вернем Донбасс!» – призывала наглядная агитация.

Пока такси стояло у светофора, Антон изучил огромный плакат, висящий на торцевой стене здания: «Как распознать сепаратиста?» Там были и подсказки шрифтом помельче: «Верит российским СМИ. Обязательный атрибут: георгиевская ленточка. Во всем винит Америку. Уверен, что власть на Украине захватили фашисты. Уверен, что украинские каратели устроили бойню на Донбассе. Рассказывает о том, как хорошо было раньше. Если знаете таких людей, то обращайтесь в СБУ!» Далее несколько телефонных номеров.

На следующем перекрестке образовался небольшой затор. Сотрудники автоинспекции перекрыли движение. По улице проходила колонна мобилизованных. Взрослые мужчины, большинству за тридцать, мелькали и лица постарше. Они шли неровными рядами, в колонну по три, одетые пока в цивильное, с сумками, баулами. Молодой очкарик в крайнем ряду нес на плече сумку для ноутбука, в которой оттопыривалось явно что-то другое. Радостных лиц в колонне не было, будущие солдаты двигались, как военнопленные, – опустив головы, волоча ноги. Большинство из них явно не устраивали такие вот перемены в жизни.

Их было не меньше полутора сотен. Колонна проследовала по перпендикулярной дороге, и инспекторы открыли движение.

– Пушечное мясо, блин! – проворчал водитель, переключая передачу. – Железа им в организме, что ли, не хватает? – Он испуганно покосился в зеркало и прикусил губу, чтобы еще что-нибудь крамольное не вырвалось. – Ты не думай, парень, я за Украину, – снова подал голос таксист, перебравшись на другую сторону перекрестка. – За единую, неделимую, как положено.

– Да я вижу, что не москаль, – сухо отозвался Антон.

– Только вот племяш мой на днях под Авдеевкой погиб. – Таксист сокрушенно вздохнул. – Жил себе пацан, институт заканчивал, а тут раз, и забрали. Две недели в учебном центре, и в первом же бою мина на куски разорвала.

– Война, брат, – пробормотал Антон, извлекая из кармана деньги – машина уже выворачивала на Оболонский проспект. – Ничего, скоро придет наша перемога.

Водитель промолчал, только как-то быстро скосил на него глаза, забрал деньги, высадил пассажира и помчался по третьей скоростной полосе.

Смеркалось. Примерно полкилометра Антон прошел пешком. Он шагал мимо скверика, типовых строений, мусорных контейнеров в кирпичных загородках. Дети гоняли мяч на площадке. Мамаши выгуливали чад, собаководы – псов, дедушки – своих бабушек.

«И что не поделили? – недоумевал Антон, подходя к обшарпанному подъезду, увешанному листочками объявлений. – Тут ведь та же самая Россия. Чего людям не хватало? Никогда вы не будете Европой, братья».

Повального увлечения домофонами, как в России, здесь не было. Горденко вошел в подъезд и несколько минут стоял в темном закутке за лифтом. Слежки за ним вроде не было, но провериться стоило.

Старенький лифт тащился на девятый этаж с такой натугой, словно его вручную поднимали бурлаки. На лестничной клетке едва горела слабенькая лампочка, хорошо, что над нужной дверью.

Татьяна Наумова, двоюродная сестра Антона по материнской линии, переехала с семьей в Киев четыре года назад, после демобилизации мужа. Она долго и пристально рассматривала гостя в глазок. Еще бы, ведь он кардинально сменил свой имидж. Ему пришлось распрямить плечи и улыбнуться располагающе, по-семейному.

– Татьяна, открывай, не томи!

Заскрипели запоры, и дородное тело кузины утонуло в его объятиях. Отношения с двоюродной сестрицей у Антона были самые прекрасные. Практически все детство они провели рядом. Дома Марии Александровны и ее брата находились на одной улице. Родители сдавали детей бабушке, а сами шли работать.

Татьяна была на два года старше Антона. За последнее время она сильно располнела, но оставалась все такой же бойкой, пронырливой, веселой. Впрочем, сегодня женщина не кричала от радости.

Двоюродная сестра обняла дорогого гостя, расцеловала его, отстранилась и спросила:

– Что случилось, Антоша? Нет, пойми меня правильно, я безумно рада тебя видеть…

«Как любая украинка какого угодно россиянина», – уныло подумал Антон.

– Но что-то ведь случилось, да? Проходи, не стой на пороге.

Квартирка у Наумовых была крохотной, хотя и двухкомнатной. Узкая прихожая с выходом на кухню, две клетушки напротив, плотно заставленные мебелью.

«Пожадничали мы, – призналась однажды Татьяна. – Это все наше чванство и зазнайство. Григорию предложили на выбор: просторная жилплощадь на западной окраине либо крохотная конура в престижной Оболони. Выбрали второе. Будь проклят тот день, когда мы это сделали».

Дочурку Женечку родители отправили в детский лагерь под Киевом, что-то вроде бойскаутского отряда. Будет она там до 30 августа, то есть практически до начала учебного года.

– На кухню проходи, Антоша. Я как раз покушать приготовила. – Татьяна как-то взволнованно дышала в затылок и подталкивала его в спину.

На кухне было относительно просторно. Можно руки развести. Она усадила двоюродного брата за стол, а сама в халате подпрыгивала у плиты. Гость с любопытством наблюдал за ней. Маленькая какая-то стала, голова втянулась в плечи, погас озорной блеск в глазах. Вроде улыбалась, но как-то бледно, неуверенно.