Я остановилась перед палаткой из какого-то пластика. Не слишком прочная на вид, она была еще и настолько дырявая, что вряд ли могла вообще служить укрытием. Тонкие ветки, которые поддерживали ненадежное сооружение, казались в лучшем случае шаткими.
– Белл Тревис! – позвала я.
Изнутри донесся кашель; затем передняя стенка разошлась, и появилась молодая женщина. Ее сальные темные волосы свалялись, вокруг запавших глаз чернели круги. На подбородке виднелись красные пятна. Наверное, забрызгала, когда кашляла кровью.
Она выставила вперед руки. Больные редко оказывали сопротивление.
– Взял ее, – отчитался Двадцать два, ставя женщину на ноги.
– Ты должен надеть наручники, – напомнила я.
– Зачем? Что она сделает – сбежит? – Он посмотрел на женщину. – КДХ?
Она кивнула. Голова моталась, как у новорожденного. Он бережно приложил ее к своей груди.
– Не разговаривай с ней, Двадцать два.
Он лишь нахмурился, повернулся и направился к челноку.
– Двадцать два! – Я раздосадованно выдохнула и произнесла в микрофон: – Сто семьдесят восемь и Двадцать два. Задание выполнено.
– Идите на челнок. Присматривай за своим стажером, Сто семьдесят восемь.
Я прибавила шаг, чтобы нагнать Двадцать два, который, наклонившись, говорил с женщиной.
– В конце ты вообще ничего не почувствуешь, – сказал он.
– Двадцать два!
– Все онемеет. Ты даже не заметишь, как умрешь, – обещаю.
– Не смей разговаривать с людьми! – приказала я, схватив его за руку.
Он остановился и дерзко уставился на меня. Руку выдернул, но дальше пошел молча. Возле челнока для больных он осторожно помог женщине забраться внутрь и притворился, будто не замечает моего раздражения, когда мы потащились к нашему.
Остальные рибуты уже построились, и мы встали с краю. Офицеры были мрачны, и у меня свело желудок. Что-то явно произошло. Я глянула на Эвер, но она тупо таращилась в землю.
– Появились случаи, когда рибуты приносили с местности предметы и угрожали офицерам, – объявил Пол. – Теперь перед посадкой будет производиться досмотр.
Я сняла рубашку и, как обычно, развела руки.
– Снять всё, – махнул рукой Пол. – Майки тоже. Вывернуть карманы, спустить штаны. Трусы оставьте. Нам незачем на это смотреть.
Другие рибуты мгновенно повиновались: зашуршали рубашки, мягко шлепнулись брюки.
Я нащупала пуговицу, зыркнув на полуобнаженный строй. Казалось, никто не смущен. Наверняка все они, так или иначе, уже повидали друг дружку в исподнем. Краем глаза я заметила, что даже Двадцать два подчинился приказу.
Никто и никогда не видел меня без одежды.
– Эй, ты!
Я подняла голову и увидела, что желтозубый наставил на меня ствол. Молча мотнув головой, он ждал.
У меня так тряслись пальцы, что я никак не могла расстегнуть брюки. Пуговицы просто отказывались попадать в петли. Но это было не самое страшное – черт с ними, с брюками.
А вот рубашка! Я не могла ее снять.
– Кто это? – осведомился желтозубый.
– Сто семьдесят восемь, – ответил Пол.
В конце концов, почему я должна была раздеваться? Я спасла Леба. И вовсе не я бросилась на офицера с ножом.
– В чем дело? – Пол ткнул меня в спину пистолетом.
Головы всех рибутов повернулись в мою сторону. Мария Сто тридцать пять усердно нахмурилась и чуть ли не сочувственно кивнула мне, чтобы я подчинилась.
«Я же спасла его!» – хотелось мне крикнуть.
– Эй! – выпалил Двадцать два и проворно перехватил пистолетный ствол. Я тихо ахнула. – Может, хватит? Она не обязана, если не хочет.
Пол выдернул пистолет и впечатал ствол в голову Двадцать два. Я поморщилась, когда тот пошатнулся, и вновь взялась за брючную пуговицу. Пол отошел от меня и навел оружие уже на Двадцать два.
Желтозубый раздраженно вздохнул, убрал свой пистолет и устремился ко мне. Подойдя, он резко рванул меня за пояс, протолкнул пуговицу и сдернул брюки.
– Любой другой заработал бы пулю в мозг, – буркнул он, схватив меня за подол майки и сорвав ее через голову.
Я прижала руки к тонкому белому лифчику и попыталась вздохнуть, но легкие не слушались. Грудная клетка вздымалась и опадала слишком часто, горло свело от боли.
– Во имя Техаса! – произнес желтозубый в крайнем негодовании, силком разведя мне руки. – Можно подумать, что ты салага!
При виде моих уродливых шрамов он поморщился и быстро отвел взгляд. А вот рибуты не отвели. Все они пялились на меня.
Я отвернулась, стараясь унять трясучку в руках. Не удалось.
Двадцать два не смотрел на меня. Он стоял, отвернувшись, демонстрируя мне свой затылок. Он ничего не видел.
– Ладно, одевайтесь. Все по местам! – скомандовал Пол.
Я схватила рубашку, майку и начала торопливо натягивать их, не спуская глаз с Двадцать два. Он так и не обернулся.
Застегнув брюки, я села рядом с ним и быстро накинула ремни. Руки по-прежнему дрожали, я положила их на бедра и перехватила взгляд Каллума. Тогда я со всей мочи прижала ладони, но это не помогло.
Наконец я подняла голову, но тут же перехватила сочувственный взгляд Эвер, и мне стало еще хуже. Я снова уставилась на свои колени.
Когда челнок приземлился, я вышла последней, за Каллумом. Дрожащие ноги отказывались идти. Я здорово отстала, пока остальные рибуты строем направились к лестнице и спустились вниз. Каллум стоял на верхней ступеньке и ждал меня, придерживая дверь. Я вцепилась одной рукой в перила и с трудом заковыляла по лестнице, проклиная свои маленькие непослушные ножонки.
Вдруг я почувствовала чье-то прикосновение: это Каллум взял меня за свободную руку и сплел наши пальцы. Ощущать тепло его кожи на своей мертвенно-холодной ладони было приятно, и я с признательной улыбкой ответила на пожатие. Его большие глаза были полны тревоги и сострадания, но он улыбнулся в ответ.
Мы медленно спустились по лестнице и вошли в дверь восьмого этажа. Мне не хотелось с ним расставаться, но юноши жили слева, а девушки – справа. На прощание он снова сжал мне руку, и я торопливо сунула ее в карман, чтобы сохранить тепло.
Вернувшись в свою комнату, я сняла рабочую одежду и переоделась в спортивный костюм. Взгляда Эвер я избегала.
– Рен, в этом нет ничего… – начала она.
Я зыркнула на нее, легла на кровать, и Эвер умолкла. Накрывшись одеялом с головой, я свернулась калачиком и лежала, пока меня не объяла тьма.
Глава двенадцатая
– Жаль, что ты пропустила утреннюю пробежку. Я был неподражаем.
