Анна подошла к окну, отодвинула занавеску. Кирилл в одном свитере бодро махал жестяной лопатой, которой прежде, должно быть, очищали от заносов Красную площадь. С двух взмахов. Огромная лопата!
Он был таким домашним в своих потертых джинсах, сером, грубой вязки свитере и в огромных валенках. Ни перчаток, ни головного убора. Его седые волосы венчиком вздымались при каждом движении. А сверху, со второго этажа, была видна небольшая трогательная лысина на макушке. Небольшая, с юбилейный рубль. Но такая розовая и родная!
Кирилл сделал еще несколько мощных взмахов своим орудием труда, воткнул его в набросанный сугроб, достал из кармана портсигар, вынул папиросу и закурил. Непонятно почему, но Анне Петровне, которая никогда не любила курящих мужчин, считая их рабами своей привычки, нравилось, как Кирилл спокойно, но глубоко затягивается, медленно выпуская дым. Как он двумя пальцами — указательным и большим — держит папиросу. Она весело, совсем по девчачьи, хихикнула, когда Кирилл докурил свою «вонючую раковую палочку», держа двумя пальцами, третьим выбил из папиросы весь огонь. А потом заозирался в поисках места, куда можно пристроить бычок. До урны идти было далеко, кидать в сугроб ему не позволяла совесть и осознание того, что по весне этот бычок все равно убирать именно ему. Шкодливо обернувшись через плечо, Кирилл бросил окурок на очищенную дорожку и ботинком втоптал туда, где кирпичный бордюр соединяется с дорожкой. Отошел на два шага. Постоял. Подумал. Сплюнул и, вернувшись, выковырял бычок пальцем из его укрытия, бросил на лопату, отнес за забор и там благополучно похоронил.
Анна прыснула в рукав от этой пантомимы. Словно услышав ее, Кирилл посмотрел наверх, заметил ее в окошке и, радостно заулыбавшись, помахал рукой.
Первым движением Анны было спрятаться за занавеску, как будто ее застали за подглядыванием. Но это было мимолетное желание. Она помахала в ответ и едва удержалась от воздушного поцелуя. Анна чувствовала себя очень странно — весело, легко, как молодая девчонка, и в то же время спокойно и комфортно, словно всю жизнь прожила в этом доме.
Она отошла от окна и начала одеваться. И вдруг кошмарная мысль заставила ее застыть на месте. Черт побери! Если сейчас доходит одиннадцать, значит, через четыре с небольшим часа сюда заявится вся ее компания! А на кухне еще конь не валялся! Да какой конь? Какая кухня? Они с Кириллом вчера долго сидели и составляли список необходимых продуктов, причем Анна, несмотря на обиженную физиономию хозяина, настояла, что сразу после Нового года вернет деньги, которые придется на эту вечеринку затратить. А затратить придется немало! Но ведь за этими продуктами еще ехать надо!
Анна лихорадочно оделась, умудряясь при этом тщательно проконтролировать, чтобы не выглядеть растрепой. Птицей долетела до санузла, умылась, причесалась, быстрыми, короткими выверенными движениями, как умеют только актрисы с большим опытом гримирования, «нарисовала лицо». Благо, она никогда косметикой не увлекалась, и ей для полного результата хватало пары-тройки штрихов.
Она ринулась на кухню, чтобы забрать список покупок, который должен был лежать на столике, и остолбенела. И стол, и кресла, и все горизонтальные поверхности были завалены пакетами с продуктами.
«Вот негодный старикашка!» — проворчала про себя Анна, безуспешно пытаясь рассердиться. Этот седовласый джентльмен не только позволил ей бессовестно дрыхнуть до обеда, в то время как он наводил порядок на участке. Но умудрился еще неизвестно в какую рань съездить в магазин и запастись всеми необходимыми продуктами. И не только необходимыми. Анна Петровна была более чем уверена, что все, зафиксированное в списке, исправно лежит в этих пакетах, а сверх того еще столько же и еще немного всякой мелочи.
Накинув первую попавшуюся куртку, Анна вышла на крыльцо и встала, картинно подбоченясь.
— Кирилл, что это за безобразие творится на кухне?
— Не вели казнить! — бухнулся на колени прямо в снег Кирилл, прижимая лопату к сердцу, а в глазах его скакали и резвились чертенята. — Я не посмел нарушить ваш сон, ведь после города на природе всегда очень сладко спится.
— За это вы будете сурово наказаны! — насупила брови важная гостья.
— Безропотно приму любую кару, — поник головой Кирилл.
— За это… — Анна подыскивала наказание пострашнее. — За это вам придется терпеть мои музыкальные упражнения! Я, когда готовлю, всегда пою! И не думайте, что это легкое испытание. Я всю жизнь обожала петь, но никогда этого не умела. Так что, если у вас музыкальный слух, вам придется несладко.
— Я и это снесу, — приложил руку к сердцу провинившийся. — Это страшная кара. Страшнее было бы только обещание зацеловать меня до смерти.
— Но-но! — погрозила пальцем Анна Петровна. — К таким жестокостям я еще не готова. А сейчас бросьте свою лопату — и немедленно чистить картошку. И главное — лук! Из всех кухонных дел я действительно ненавижу только два этих процесса. И обещаю, что в процессе остального я вас задействую только на работах по выносу мусора и отходов производства. Я не из тех хозяек, что на кухне только дают распоряжения, сами в это время занимаясь маникюром и обсуждением последних событий по телефону с подругами.
Пока Кирилл Ильич разбирал пакеты и приступал к очистке картошки, Анна еще раз заглянула в ванную комнату, чтобы критическим взглядом оценить себя и, если что не так, исправить недочеты.
«А что, еще вполне себе!» — усмехнулась она, глядя в зеркало. Тонкие черты лица, нос чуть длинноват, но в юности это было гораздо ужаснее, четко очерченные губы, брови, которые никогда не надо было выщипывать, высокий чистый лоб, немного скуластая, как истинная славянка. Голубые глаза слегка покраснели, веки чуть припухли ото сна — пройдет через полчаса. Морщинки возле губ и глаз — ну так что ж, извини, Давно не девочка, седьмой десяток разменяла. Чуть вьющиеся волосы до плеч — она никогда не признавала очень коротких стрижек, которые начинали делать себе многие женщины, как только им переваливало за сорок. Седые пряди на висках и надо лбом в темно-русых локонах смотрелись пикантно, и она никогда не думала их закрашивать. Шея, конечно… Самый выдающий возраст орган. Анна давно, с незапамятных еще времен, предпочитала темные водолазки и джемпера с высоким воротом, как и сегодня. Они подчеркивали форму ее шеи — длинную, тонкую. И прятали неизбежно появляющиеся с возрастом морщины. Зато к фигуре претензий быть не могло никаких. Она сохранилась в первозданном виде — статная, но стройная, с благородной осанкой. О-хо-хо! Мы еще молодым сто очков вперед дадим!
«Ой, старуха, старуха! Что это ты задумала? — спросила сама себя Анна, которой почему-то совсем расхотелось называть себя Петровной, глядя в зеркало в свои собственные, загоревшиеся озорным, и даже чуть шальным, огоньком глаза. — У тебя внук вот-вот девчонку в дом приведет, а ты туда же!»
«К черту все!» — она встряхнула волосами, подмигнула бесшабашно зеркалу и побежала на кухню, где Кирилл вел битву с картофелем.
Через полчаса, когда дым на кухне стоял коромыслом, Кирилл Ильич был решительно и бесповоротно изгнан с территории, где свершалось священнодействие приготовления пищи, «куда-нибудь на улицу, снег чистить». Приказание он исполнил безропотно, со смешанным чувством. Ему, с одной стороны, хотелось подольше побыть рядом с этой женщиной, наполнившей его дом движением, смыслом, а с другой стороны, хотелось в одиночестве осмыслить то, что с ним и его жизнью происходило.
