– Ладно хоть билеты дармовые, – вещал самый громкий голос, принадлежавший, очевидно, мужчине средних лет.
– А то как же! – вторила ему какая-то женщина. – Нам еще и приплачивать должны! Вы хоть про кого-нибудь из них слыхали?
– Парень-то вроде известный, – вступил другой мужчина. – Клайв, что ли… как там его…
– А где он играл?
– Понятия не имею. Но где-то засветился…
Тут подключилась еще одна женщина:
– На радио была такая постановка – «Нелепый отряд». Вы не слушали?
– Ой, барахло.
– Вам не понравилось?
– Там был капитан какой-то чокнутый, блажил дурацким голосом, под аристократа косил.
– Вот-вот, он самый – Клайв Ричардсон.
– Господи прости. Неужели он?
– Мне показалось, он смешной.
– Ну прямо!
– Нет, в самом деле.
– А голос этот дурацкий, с претензией?
– Это он нарочно. Для юмора.
– Может, хоть сегодня выделываться не станет. Да ладно, полчасика можно и потерпеть.
В дверь гримерной постучали.
– Это я, – сказала Софи. – Ты все это слушаешь?
Клайв открыл.
– Разве у меня есть выбор? Только в Би‑би‑си на такое способны: устроить очередь за стеной гримерки.
– А мне даже интересно.
– Это потому, что на твой счет никто не прохаживается.
Тут, как по заказу, поклонница Клайва вспомнила про Софи:
– Она, говорят, бездарность полная.
– По-моему, дебютантка.
– Нет, что вы. Моя дочь ее в Клактоне{24} видела, в летнем варьете.
Клайв покосился на Софи; та решительно мотнула головой.
– Много о себе понимает. Дочка моя полчаса к ней в очереди за автографом отстояла, а эта нос кверху – и мимо проплыла. На что моей дочери автограф ее сдался – ума не приложу.
– Возможно, на будущее – если эта постановка прогремит, – предположил кто-то из мужчин.
– Ну разве что, да только вряд ли прогремит, – усомнилась женщина. – С этой красавицей.
– А с ним, с красавцем этим, – тем более.
– Они с ней еще наплачутся.
– И с ним тоже.
– Он – еще куда ни шло.
– А я обоих не перевариваю. Ну что ж поделаешь. Хоть чем-то себя потешить.
– Я уже один раз ходила на съемки, – поведала женщина. – Битый час там проторчала: пока все расселись, пока юморист для разогрева байки рассказывал.
– А что за юморист?
– Да как вам сказать. Ни рыба ни мясо. А мнит о себе невесть что.
– Фу ты, – расстроился мужчина, – я уж думаю: не пойти ли домой?
– Ни в коем случае, – сказала женщина. – А вдруг неплохо будет?
Софи надула щеки.
– В коридоре, что ли, постоять? – предложила она.
– Мысль интересная, – ответил Клайв.
– Каждый из нас живет в пузыре, – сказала Софи.
– В каком еще пузыре?
– В красивом, скользком розовом пузыре.
– Будь моя воля, ни за что бы не залез в скользкий розовый пузырь, – сказал Клайв.
– Считай, что цвет можно выбирать по своему вкусу. Казалось бы, мы все сроднились с этой пьесой. Я – безусловно. Том Слоун сроднился с Деннисом. Деннис сроднился с Тони и Биллом. И вдруг бах – все лопнуло. В один миг.
– Пузырям такое свойственно, – заметил Клайв. – По этой причине лучше в них не заселяться.
– Зрители приходят на съемки не из желания тебя поддержать, ты согласен? – продолжала Софи. – Они приходят, чтобы не скучать дома. Или чтобы посмотреть телестудию изнутри.
– Или потому, что записались на билеты полгода назад в надежде увидеть что-нибудь отпадное, – подхватил Клайв. – А им вместо этого подсовывают нас с тобой.
– Мы не так уж плохи.
– Это мы сами так считаем. А они о нас не ведают ни сном ни духом. И теперь себя накачивают. Как-то раз я тоже сидел в публике – когда режиссер отдал роль другому актеру. Я шел с единственной целью: стать свидетелем провала.
– И как – удалось?
– В определенном ракурсе что угодно может показаться провалом.
– Даже успех?
– Особенно успех, бывает и так. Успех пробуждает в людях зависть.
– Я не хочу выбираться во внешний мир, – призналась Софи. – Пусть бы мы остались, где прежде.
– Это же телепередача, – возразил Клайв. – Она принадлежит всему миру.
– Вот черт, – сказала Софи.
В дверь постучал Деннис:
– Как настроение?
Софи скривилась.
– Брось, все будет отлично, – сказал Деннис.
– Почему ты так уверен? – не поняла Софи.
– Да потому, что ты – ненормальная, – ответил он. – Для тебя важнее этого нет ничего на свете. Ты не допустишь ни одного прокола.
Так и вышло. Клайва в студенческие годы закалил постоянный тренинг, когда перед ним ставилась задача уничтожить на сцене друзей, сокурсников, одногодков, но сейчас он столкнулся с чем-то совершенно иным: как только загорелся красный сигнал «запись», Софи атаковала его, словно злая собака, которую долго держали в темном сарае, прежде чем выпустить на свет. Во время репетиций она так и этак примерялась к роли, пытаясь выжать из нее больше, чем задумали Тони с Биллом: гримасничала, затягивала паузы на две-три секунды против ожидаемого, искала акценты и интонации, с помощью которых можно одним простым «спасибо» рассмешить зал или хотя бы приковать к себе внимание. Клайв, уже привыкший к ее энергетике и неуемности, сейчас с изумлением понял, что не может за ней угнаться – она была повсюду: в каждом промежутке, до и после каждой реплики, как его, так и своей. Это притом, что бедняга Берт, как заметил Клайв, совсем потерялся, а значит отчасти потерялись и находки Софи. И все равно у Клайва было такое ощущение, будто он на первых двух минутах футбольного матча пропустил три гола и теперь ему не светила даже ничья – оставалось только продержаться до финального свистка. В любой своей роли он, как правило, выглядел вполне пристойно, но никто и никогда не вынуждал его прыгать выше головы, а коль скоро его не понукали, он плыл по течению. Софи ни под каким видом не позволила бы ему плыть по течению. Может, оно и к лучшему, если здраво рассудить. Правда, сейчас ему приходилось каждую секунду смотреть в оба, прислушиваться, включать ощущения, чтобы ей соответствовать, хотя вначале он думал, что все будет как раз наоборот. Такое напряжение давалось ему нелегко.
