Он сказал себе, как делал это время от времени в течение последнего месяца, что позволил мимолетной причуде завладеть собой. На что обычно следовал самопроизвольный ответ, что, быть может, это вовсе не причуда, а инстинкт. До крушения поезда он видел Мэриан Брэнд один только раз, проходя мимо ее купе, и еще один раз — за мгновение до того, как потерял сознание, когда их только извлекли из-под обломков. Волосы у нее были в пыли, а на лице — кровь. Они проговорили о многом в те два часа, что лежали под разбитым составом в яме, которая спасла им жизни. Он послал ей цветы и экземпляр «Шелестящего дерева». Он написал ей трижды. В круговерти неотложных дел в Штатах он обнаружил, что написание этих писем действует на него благотворно. Они не имели ничего общего с интимной перепиской, но они были глубоко личными, потому что были написаны без оглядки на то, что стоит сказать, а что нет, и как это будет воспринято. Весь мир мог бы читать их, но предназначались они единственной женщине на свете.
Таковы исходные данные. И сейчас он собирался к ней на ланч. А инстинкт это или причуда, он сразу поймет. Было чудесное майское утро с голубым небом, но достаточно облачным, чтобы придать морю иной цвет вместо извечного голубого сверкания, от которого слепит глаза.
Он подошел к белому дому, перед которым склонились от ветра кусты, подошел к двойным синим дверям и постучал в ту, что была справа. Ему открыли. Он стоял и смотрел на Мэриан Брэнд, а она смотрела на него.
В один миг все стало легко и просто. Он мог бы прогуливаться в направлении этой двери каждый день в своей жизни. Это был не воздушный замок. Это был гостеприимный дом и женщина, которая ему нужна. Это было так просто, так непостижимо и так славно, словно свежий хлеб. Он взял ее за руку, рассмеялся и сказал:
— Посмотрите на меня хорошенько! Я чистый, и уже одно это дает мне больше преимуществ, чем в нашу прошлую встречу.
Она ответила:
— Я и тогда прекрасно знала, как вы обычно выглядите.
— Откуда?
— Не знаю, просто знала.
А затем она проводила его в кабинет, и они говорили о доме, о его поездке, и обоим надо было так много сказать, что они говорили то по очереди, то одновременно, перебивая друг друга и смеясь над собой, прерывая и прерываясь, словно друзья, знакомые много лет и не обеспокоенные вопросами светской вежливости. Эта встреча совсем не походила на ту, что Мэриан представляла себе. Она была так обрадована и горда тем, что он придет, а потому напугана. Если бы она могла сбежать и сохранить тем самым последние остатки самоуважения, она бы так и поступила. Она гадала, о чем они станут говорить, и была совершенно уверена в том, что, независимо от предмета разговора, он сочтет его пустым и скучным. А теперь это не имело значения. Вместе им было легко и спокойно, и она могла оставаться просто самой собой.
Когда он спросил об Инне, она ответила то, что было у нее на сердце.
— Я беспокоюсь за нее. Я рассказывала вам о Сириле. Он в ярости ушел из дома.
— Потому что вы не отдали ему половину своего королевства?
— Что-то вроде того.
— Вы этого не сделаете?
— О, нет, он только выбросит деньги на ветер. Но Инна страдает.
— Она влюблена в него?
— Была.
Он присвистнул.
— Что-то вроде того, да?
— Она очень несчастна. Боюсь, ее не будет на ланче, она ушла, — Мэриан помедлила, и продолжила: — Она не предупредила меня, просто попросила передать, что отправилась в Фарн узнать насчет абонемента в библиотеку, и чтобы ее не ждали. Она не знала, что вы придете.
— И вы думаете, она могла отправиться на встречу со своим мужем?
Она удивленно взглянула на него.
— Откуда вы знаете?
Их глаза встретились, и он улыбнулся. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом он сказал:
— Он не придет сюда?
— Ну, я думаю, он может попытаться навестить Инну.
— Это вас беспокоит?
— Я не хочу, чтобы он делал ее несчастной.
— Полагаю, он знает, где его хлеб намажут маслом.
— О, да.
— В таком случае, он, может быть, станет вести себя благоразумно, теперь, когда у него было время все хорошо обдумать.
Благоразумное поведение Сирила? Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она осознала, что сказала это вслух с грустной усмешкой, и вместе с тем испытывая чувство безмерного облегчения. У нее не было никого, с кем можно было бы все обсудить, никого за всю жизнь. Теперь появился Ричард. Это чувство невозможно было выразить словами.
После ланча они спустились по ступенькам из сада к бухте и наблюдали за спадающей волной, обнажившей сначала мокрую гальку, а потом и песчаное дно с двойной линией валунов, уходящих в обмелевшее море. Порой они говорили, порой молчали. Счастливое, безмятежное время.
Вернувшись с прогулки и поднимаясь по лестнице, они встретили Феликса и Хелен Эдриан, спускающихся вниз. Она надела серые широкие брюки и пуловер цвета синих гиацинтов и ее волосы сверкали на солнце. Она словно со шла с обложки одного из номеров журнала «Лето». Лестница была узкая. Феликс и Хелен ждали на самой нижней из садовых террас. Когда она разглядела Ричарда, она окликнула его и подбежала поздороваться.
— Ричард, дорогой! Откуда ты взялся?
Он был вежлив, но особого восторга не выказал.
— Моя дорогая Хелен, какой сюрприз!
Она втиснула свою ладонь в его руку.
— И это все, что ты можешь сказать? Где тебя носило?
— Я был в Штатах.
— Не написал мне ни строчки! Пойдем на пляж! У меня есть миллион вещей, которые я хочу рассказать тебе. Это Феликс Брэнд, мой аккомпаниатор. Я остановилась у его родственников. И, полагаю, ты знаком с Мэриан...
Феликс посмотрел на него с убийственной ненавистью.
Ричард сказал:
— Мэриан и я — старинные друзья. На пляже чудесно, тебе понравится. Мы только что оттуда. Сейчас мы идем в дом. Если ты остановилась здесь, мы еще увидимся.
И они с Мэриан ушли.
Хелен Эдриэн с минуту смотрела им вслед, затем со смехом обернулась к Феликсу.
Элиза принесла чай и сказала, что нет, миссис Фелтон еще не вернулась, и что она также не знает, где Пенни. Она удалилась, как будто чем-то раздраженная, что, догадалась Мэриан, можно отнести на счет мисс Эдриан. Ей вдруг подумалось, что здесь находится красивая женщина с красивым голосом, и почти все в обоих домах испытывают к ней откровенную неприязнь. Феликс влюблен в нее, но Мэриан была убеждена, что, несмотря на влюбленность, он питал к ней не больше расположения, чем все остальные.
Раздумывая над этим, она подняла глаза от чашки с чаем, который разливала, и спросила:
