Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Так это все древне, верно, от корня, от каких-то пластов, которые в нас и сейчас еще живы. Мне вот всегда хотелось бросить хоть хлеба кусочек в костер, все смеялись, а я знала: так надо, покормить, жертва огню.
Здесь развлечений светских нет, я говорила, словно со мной все родилось, а так – сказки, былички даже взрослые люди слушают. Я прошу рассказать, что-то – наивно ужасно, что-то странно, поразительно. Я кое-что записывать стала. Зачем? Не разобрать. После, может, пойму. Или ты мне объяснишь. Помнишь, мы маленькие были, я проказила, а ты меня выгораживала и всем объясняла, зачем я то или это делаю? «Софи устала сидеть» или «Софи обиделась».
Так вот что я говорила. Есть вещи просто удивительные. Например, самое простое – имена. Героев сказок зовут – Омпол Коральчский, Анчиух Анчинский, Вольфодом, Вострадам. Это к чему? Или вот трогательное поверье: «Небесные силы не будут покровительствовать человеку, который на охоте случайно выстрелил в ангела». Каково? Где это они ангелов в тайге встречают? А вот, извольте, образ: отрубленная голова ведьмы, которая преследует героя, идя по лесу на косах… Не дай господи во сне привидится!
Я ко всем пристаю со своими находками. Златовратские отмахиваются: дикость, глупость. Прочие пожимают плечами: что с того? Илья улыбается округло.
Единственный, кто меня понял, – Машенька Гордеева, бескрылый ангел здешних мест. Она сама, оказывается, этим интересуется и давно записывает. Вот и славно-то, а то я уж и думала: что ж она делает-то целыми днями? Неужто только в окошко глядит да в церковь ходит! Ан нет.
Она мне показала, у нее песни записаны и сказки. Есть такие, которые и у нас рассказывают, а есть совсем особые. Особенно занятно, когда наши, но с местным колоритом. Вот пример: наша сказка про петушка, но…
Жил-бул петушок,
У нево бул гребешок,
Машляная головка,
Шлекова бородка.
У нево братишка бул,
Звали ево Малышок,
Он ушел дрова рубить,
А петушка запер в юрте.
Хорошо, правда?
Мари от спектакольных хлопот или еще от чего стала поживее, уж не такая малахольная, не поленилась сама прийти к Златовратским, принесла свои тетради с записями. Мы сидели разбирали. Любочка меня к Мари ревнует, все время лезет мешать, после наговаривает на нее, дескать, зла, заносчива, ханжа, всех осуждает за то, что не хромы. Я не слушаю. Любочка – дурной ребенок, младший, привыкла, что все по ее.
Вот задача. Мы с Мари разбирали песню. Она запела, я подхватила, как могла. Мотив жалобный, слова – тоже, все как обычно. Суди сама:
Скучно грустно лебеденку да одному,
Как повисли да белы перья по ему.
А я думала: Ванюша – человек,
Обманул меня Ванек на целый век.
Спородила сына, в реку бросила:
– Ты плыви, дитя несчастное, реками.
Уплыло дитя несчастное реками,
А я вышла да погуляла с девками.
Скучно, грустно лебеденку да одному,
Как повисли да белы перья по ему.
Вдруг моя Вера (она как раз в комнате постель стелила) как шибанется головой об косяк. Да со всего размаху! Машенька аж побелела. А я так испугалась, что на миг замерла, будто окаменела. Потом, конечно, кинулась к ней: «Вера! Да что с тобой?!» Она ничего не говорит, только скулит тихонько, как брошенный щеночек в канаве. После и вовсе замолчала и ушла. Я, когда Мари проводила, пыталась с ней поговорить, но так и не вышло ничего. Ты ж Веру знаешь, проще со столбом телеграфным по душам сказаться. Я боюсь, может, на нее то, с волками, как-то сильно повлияло, да мы не заметили…
Да, а еще я учу Мари ходить так, как нас учил мсье Делануа, помнишь? Она сначала не хотела, злилась на меня, а теперь втянулась, и даже успехи уже есть. То есть хромота-то ее, конечно, никуда не денется, но ведь это тоже по-разному подать можно. Я тайком от нее попросила Варвару (она не только рисует, но и по дереву режет), чтобы она Машеньке трость сделала, а Миньке с Павкой заказала такой яшмовый наконечник (Варвара им нарисовала, они сказали, что точно по образцу сделают). На Пасху ей и подарим. К тому времени ее отец вернется и управляющий, которым мне уж все уши прожужжали и по которому она, кажется, сохнет. Если она вообще на такое способна. Оба странные – и брат, и сестра. У Пети, как ни приглядываюсь, тоже никого нет – ни романа, ни хоть зазнобы в городе или поселке (у Николаши, болтают, целых три). А Петя-то вроде не хром, не крив и годами не вьюноша. Разве что к бутылке роковую привязанность имеет.
На сем буду кончать. Прости, милая Элен, за непоследовательность и скачки мыслей. Я теперь другая. Мне нынче все успеть и все понять надо. И хочу, чтоб ты знала: это заслуга Эжена. Я до него как будто спала. Меня учили чему-то, рассказывали, показывали, а я, как спящая царевна, слышала что-то сквозь дремоту, но ничего не отвечала и вместе не связывала. Эжен пробудил меня от умственного сна. Теперь я могу сказать, написать тебе об этом, не срываясь в боль и ярость от того, что ничего сделать нельзя, нельзя его вернуть. Но я знаю, что он хотел видеть меня такой, проснувшейся.
Люблю тебя, дорогая моя подруга. Навек твоя
Софи Домогатская
Небольшой дом Златовратских призывно светился розоватыми окошками. Машенька постучала, взошла, как учила Софи, – перенося вес на здоровую ногу и все время думая не о нынешнем, а о следующем шаге, находясь как бы уже впереди себя. В общем, глупость, конечно, но что-то из этого и получалось, Маша и сама чувствовала, и другие говорили. Даже Аниска заметила: «Вы, барышня, об эту зиму шибко хорошо ходите, слава Господу Вседержителю! Не то что о прошлую!» Слышать такое было радостно, и всегда из-за одного и того же: приедет Митя и увидит ее… «Да что ему на тебя глядеть-то?!» – осаживала себя, но не больно-то получалось, сердце уже жило по иным законам, в которых непременно сбывалось все, что ему, сердцу, хочется.
Дома была только Аглая да ее отец, Левонтий Макарович. Каденька с Надей пошли к больной, Софи и Любочка еще не вернулись с катка.
– Ну вот, – расстроилась Машенька. – А я тетрадку с быличками принесла. Мы вроде договаривались…
– Да Софи времени не знает, – снисходительно, вроде бы оправдывая жиличку, сказала Аглая. – У нее в голове свой отсчет. Посиди пока, чаю вот выпьем. Если обещалась, то рано или поздно вспомнит. Не идти ж тебе назад несолоно хлебавши. Или давай вот в дурачка…
– Нет, я не буду, – отказалась Машенька. – Лучше чаю.
– Как хочешь. Сейчас Светлане кликну, пусть самовар поставит, – сказала Аглая и ушла.
Машенька сидела в покойном вытертом плюшевом кресле. Напротив в таком же кресле лежало недоконченное Аглаино рукоделие. За окном уж вовсе стемнело. Легко было представить себе, как где-то там, на ледяном пруду – том самом! – окруженном снежными валами и залитом неверным факельным светом, кружатся, летают и смеются черные фигуры. Среди них кружится и грациозная девочка Софи. Ей там весело и нет никакого дела до хромоногой Мари, невесть зачем притащившейся на ночь глядя с дурацкой тетрадкой, заполненной не менее дурацкими быличками…
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
