В системе психиатрического здравоохранения существует множество правил. В условиях, когда люди подолгу вынуждены сосуществовать в ограниченном пространстве, правила имеют важное практическое значение, это известно всем, кому приходилось жить в жилищном товариществе. Но для того чтобы им было хорошо вместе, чтобы они чувствовали себя уверенно и спокойно, правилами нужно пользоваться разумно, они должны быть понятными, справедливыми, целесообразными и не слишком детально расписаны. Это тоже знают все, кто жил в жилищном товариществе или на психиатрическом отделении.
В одном из отделений, в которых мне довелось лежать, был запрещен прием пищи в неположенные для этого часы. Как-то в очень жаркий летний день мы находились в общей гостиной втроем: сиделка, мальчик-подросток и я. Отделение было закрытое, окна не открывались, а так как дежурных не хватало, мы не могли выйти на прогулку. Жара стояла изнуряющая, и мальчик стал просить, чтобы ему дали стакан воды. Но ему было отказано: если ты, дескать, хочешь пить, так поди попей в туалете из-под крана, потому что в неположенные часы запрещено принимать пищу. Но мальчик не отставал: ведь он же просил не есть, а пить — попить из стакана, да еще, чтобы вода была со льдом. Но нет! В неположенное время нельзя пить из стакана, да тем более еще и со льдом — разве он забыл, что ему нужно сбрасывать вес? Мальчик был младше меня и очень болен, так что он сдался перед такими аргументами, хотя и поныл еще. Я ничего на это не сказала, так как в ту неделю я вообще не разговаривала, но про себя рассердилась. Правила — правилами, но ведь нехорошо так врать! Всему есть какой-то предел, и нельзя пользоваться любыми доводами для отговорок, чтобы только тебе не вставать с дивана, тем более, когда ты на работе! Конечно же, дело тут было не только в правилах, но и в ее лени. Но камнем преткновения все же стали правила. В ее власти было принимать решения, толковать смысл правил, она устанавливала порядок и определяла, что правильно. Она могла принудить нас к повиновению, но не к согласию. Ибо нелогичные или просто глупые правила не вызывают к себе уважения. Они вызывают чувство униженности, бессилия и презрение.
Хорошие же правила, напротив, дают ощущение надежности. Жить в отделениях, где постоянно появлялись все новые люди, имевшие право распоряжаться мною, порой бывало тяжело. Некоторые были чересчур педантичны в соблюдении правил, и это раздражало и вызывало фрустрацию, другие же допускали слишком много вольностей, и тогда все погружалось в смутную неопределенность. Я знала, что не всегда могу полностью себя контролировать, что мною начинали управлять голоса, и тогда я переставала понимать понятные, казалось бы, вещи. Иногда мне бывало очень страшно при заместителях и временных помощниках, которые от излишнего рвения «проявить хорошее отношение» или «приучать пациентов к самостоятельности, передавая им ответственность за их поступки», позволяли мне делать какие-то вещи, с которыми я была совершенно не в состоянии справиться. Нет ничего хорошего в том, чтобы позволить шестилетнему ребенку управлять машиной. Как бы он к этому ни стремился, все равно это смертельно опасно, и делать это — значит поступать безответственно. Выпустить меня одну, чтобы я «погуляла сама», тоже было не всегда хорошо, тем более, что мне вообще было не разрешено выходить без сопровождения и я сама никого об этом не просила. Разумеется, я отправлялась гулять, чтобы голоса не подумали, что я добровольно отказалась воспользоваться представившейся возможностью, и, разумеется, ударялась в бега. Целую ночь одна на улице, легко одетая, перепуганная, помешанная и неспособная принимать правильные решения! Меня разыскала полиция и доставила обратно в больницу: не потому что я что-то там натворила, а потому что от отделения поступило заявление о том, что я пропала. Все говорили, что я сбежала. Мои заверения, что одна из сиделок «сама отпустила меня погулять», вызвали не больше доверия, чем мое обычное: «Капитан сказал…». Да это и не имело значения. Она просто хотела «проявить хорошее отношение» и наверняка сама испугалась, когда все обернулось так плохо. В этом я могу ее понять. Однако я хорошо помню, какую смуту, при моей тогдашней зависимости от внешних рамок, ограничивающих мою свободу, я переживала, когда эти рамки неожиданно нарушались и возникала путаница, внесенная неуместным стремлением «проявить доброе отношение».
Период отпусков всегда был для меня тяжелым временем, когда надолго исчезало все знакомое и привычное и вместе с ним уходило ощущение надежности. Сиделки видели мое беспокойство и старались его смягчить. Они беседовали со мной о том, что им нужно отдохнуть в отпуске, но они меня не бросают, потом они снова вернутся. Они отмечали в календаре дату ухода в отпуск и дату возвращения. Самые заботливые присылали открытки, чтобы показать, что они никуда не пропали, хотя и не ходят сейчас на работу, и что они меня не забыли. Но самые дотошные оставляли четкие правила и планы лечебных мероприятий и вывешивали их на видном месте в моей палате, а второй экземпляр оставляли в моей папке в дежурной комнате, чтобы ни у кого не оставалось сомнений относительно установленных правил и тех ограничений, которые благоприятнее всего влияли на мое функциональное состояние. Так было еще лучше. Потому что это помогало мне сохранить чувство уверенности на время их отсутствия.
Правила существуют для пациентов и должны соблюдаться пациентами. Зная это, легко забыть, что правила должны соблюдаться, причем не в последнюю очередь, также и лечащим персоналом и служащими системы. Когда правила хороши и разумны, это, очевидно, увеличивает вероятность их соблюдения. Можно подумать, что чем больше разных предписаний, тем лучше должен быть контроль, однако это не так. Я побывала в лечебных заведениях, где существовал небольшой перечень общих правил, к которым добавлялись специальные инструкции, рассчитанные именно на ту ситуацию, в которой я находилось именно в то время. Бывала я и в таких учреждениях, где перечень внутренних правил был очень большим, а в добавление к нему существовала еще и целая куча индивидуальный уточнений на разные случаи жизни. Согласно моему опыту, наибольшая предсказуемость и надежность господствовали на отделениях, где было немного правил. Да, там не все регулировалось правилами, зато те правила, какие были, всегда выполнялись. Там я всегда точно знала, что есть вещи совершенно незыблемые, и это делало жизнь более упорядоченной.
В тех учреждениях, где на все существовало свое правило, не было гарантии, что эти правила всегда соблюдаются. Некоторые сиделки выполняли каждый пункт буквально, и действовали по написанному, не слишком задумываясь над логическими выводами, которые подсказывала конкретная ситуация в целом. Другие более или менее успешно прибегали к «хорошему отношению». Не думаю, чтобы работать там было одно удовольствие, а что жилось там не сладко, я знаю по себе. Потому что там я никогда не могла угадать ничего наперед.
Я знаю, как важны правила. Знаю, что от того, какие приняты правила и как они проводятся в жизнь, зависит обстановка — хорошая или ужасная. Я помню, какое огромное значение имели для меня правила и как мне жилось, когда правилами регулировалась вся моя жизнь и распорядок каждого дня. Мне вспоминается бесконечное число историй и эпизодов, в которых проявлялось отсутствие гибкости или бестолковщина, и как из-за этого не ладились никакие дела. В то же время я несколько удивилась, отчего по поводу правил я не могла вспомнить ни одной хорошей истории. Ведь я стараюсь придерживаться сбалансированного подхода, и обычно помню как негативные, так и позитивные моменты. Так почему же у меня не сохранилось хороших воспоминаний о правилах? Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что правила — это как обувь. Неудобная, промокшая, слишком тесная обувь, которая натирает ноги, очень заметно дает о себе знать. Когда же с обувью все в порядке, ты ее вообще не замечаешь. Тогда она только помогает тебе, дарит опору, тепло и защиту, дает тебе возможность идти, куда ты хочешь, облегчает ходьбу, сберегает силы. Я слышала множество историй о праздновании 17-го мая[15], в которых фигурируют новые башмаки и стертые ноги, но ни одной, где в связи с праздником упоминалось бы о таких башмаках, которые пришлись хозяину по ноге. В этом случае мы обращаем внимание на более важные вещи: на то, что мы тогда делали, кто был с нами, что там происходило, какая была погода. Мы не вспоминаем об обуви как о чем-то важном, однако она необходима для того, чтобы день прошел хорошо.
